Индия. На плечах Великого Хималая

Все, кто хорошо учился, знают по школьному курсу истории, что, когда первочеловека Пурушу расчленили, из его рта получился брахман, из рук — кшатрии, из торса — вайшью, из ног — шудра. Так появились четыре варны, которые мы ошибочно называем кастами. Дело брахманов — интеллектуальные занятия, кшатриев — администрирование, ведь они воины, вайшью — земледелие, ремесленничество и всякого рода бизнес, а шудр — обслуживание трёх высших каст. Есть ещё неприкасаемые.

Мальчики трёх верхних варн (а их в современной Индии меньшинство, 8 % — брахманы и кшатрии, 22 % — вайшью, а шудр, неприкасаемых и внекастовых неиндуистов, соответственно, 39 %, 17 % и 14 %) проходили обряд «упанаяна» и считались «движды» — дважды рождёнными. Им, в отличие от шудр, разрешалось изучать веды и жить, следуя Варна-апграма-дхарме — закону периодов жизни. Существует четыре «ашрамы», первая — брахмачарин, ученик, проходящий обучение ведам у определённого гуру, вторая — грихастха, домохозяин, затем ванапрастхи, отшельник, которая наступает после свадьбы старшего внука, и четвёртая — саньясин, аскет. Саньясин отказывается от всего — он занимается йогой, странствует по святым местам и живёт за счёт подаяний.

Разумеется, современному индусу, особенно жителю мегаполиса, трудно даже примерить столь жёсткую схему на собственную жизнь. Но многие религиозные обряды и традиции сохранились, я знаю по крайней мере нескольких индусов, женившихся по выбору родителей на девушке из своей касты, встречал и саньясинов, бывших некогда весьма богатыми и успешными с западной точки зрения людьми.

А касты — на самом деле это джати, то есть более мелкие подразделения, сформированные по профессиональному признаку. И естественно, когда я стал допытываться у водителя, какой он касты, тот ответил: Такур. И это одна из 3000 каст, существующих в Индии.

Дорога на Ротанг проходит по весьма живописным местам. Но до серпантина, на котором в дождливое время случаются оползни и приходится стоять не один час, вдоль всей дороги расположены лавчонки, лавчушки и лавочки, предлагающие затёртые облезлые шубы, выцветшие горнолыжные костюмы эпохи восьмидесятых, антикварные горные лыжи и столь же древние ботинки. Да, и ещё резиновые сапоги. У каждой из таких лавок есть номер — от двузначного до четырёхзначного. Причём за лавкой с номером 21 может следовать лавка номер 547, а сразу за ней — 124. Как я понял, это пункты проката вещей, которые могут понадобиться индийскому туристу на перевале. И они весьма востребованны — ведь многие, даже очень взрослые индийцы, приехав сюда, впервые попадают на холод и видят снег. На перевале полно радостных людей, прыгающих по снегу и обстреливающих снежками не только друг друга, но и встречные машины. Думаю, подобную радость я испытал, когда впервые окунулся в Красное море и увидел (уже в сорок с лишним лет) коралловый риф.

Грустные мысли вызывает только старая, измятая и ржавая машина в распадке, когда-то слетевшая с дороги. Ближе к вершине образовалась гигантская пробка, ведь цель большинства приехавших — сам перевал, при этом специальная парковка наверху не предусмотрена. Глядя на такое скопление машин и веселящегося народа, на продавцов, предлагающих самосу и чай, трудно поверить, что Ротанг считался и считается опасным, что, например, во время снежной бури, которую называют «биана», в 1911 году на нём погибло более 400 человек.

Мы покинули машину и шли пешком, поджидая её на поворотах, но стоило подняться на седловину — пробка полностью рассосалась, а перед нами открылась панорама долины Лахул.

Удивительно, что все эти перевалы и бушующие внизу реки освоены много веков тому назад. Почти весь наш дальнейший путь пролегал по следам древних караванов, по Великому шёлковому пути, в горах распадающемуся веером дорог и троп. В юности я много раз бывал на «параллельных» его ветках, проходящих через другие горы и пустыни.