Индия в зеркале веков

Казалось бы, Пушкин основал свою поэму на канве «Рамаяны», воспользовавшись так называемым странствующим сюжетом. Но почему мы не встречаем ее и в других произведениях русской литературы, где столь же близко изложен этот сюжет? Можно предположить, что в каких-нибудь не опубликованных произведениях нашего фольклора могло сохраниться предание о «полетном похищении» жен — тем более что, во-первых, в древности была распространена форма брака-похищения, и оскорбленные претенденты на любовь избранных ими красавиц вполне могли усматривать в удачливых похитителях черты союзников демонических сил, во-вторых, полеты разных персонажей сказок — то на птицах, то на коврах-самолетах, то на волшебных конях — упоминаются и описываются во множестве сюжетов. Следует признать, что отдельные элементы содержания обеих указанных поэм вполне могли войти в ткань преданий и сказок многих народов, но такое почти полное совпадение выявляется, пожалуй, только в этих двух произведениях. Следует ли нам исключать мысль о том, что и это сходство может быть связано со следами древнейшей культурной близости?

Не выявлено, где и когда слагался изначальный стержень содержания «Рамаяны». Известно, что эта поэма, текст которой окончательно определился уже на землях Индии, по своей, как бы мы сказали, «идеологической направленности, стала соотноситься с темой борьбы воинов-арьев с воинами местных доарий-ских народов, которым арьи и приписывали демонические черты и качества (что нашло свое отражение во многих произведениях древнеиндийской литературы). Но — не древнее ли этот сюжет?

31. ХРАМ ШИВЫ ПОД МУССОННОЙ ГРОЗОЙ

Пуна. Город золотой, незабываемый. Стоит на горах и в окружении гор. От Бомбея, от побережья, дорога идет в глубь штата Махараштра. Бежит вверх, вьется, огибает крутые склоны и стелится по пологим. Она пересекает рощи и поля и минует селения, где все дома прячутся от муссонных ливней под высокими черепичными крышами. Долины внезапно разверзаются прямо под колесами, и тогда видно, что машина забралась уже очень высоко. Перевал, вниз, вверх, вниз, и вот первые сады Пуны, города зеленого, чистого, полного цветов, маленьких пестрых лавочек и чудесной погоды.

Меня поместили в один из центральных старых отелей. Три комнаты на меня одну, три комнаты, сумрачные, с окнами, затененными навесом внешних галерей.

От всего этого мне стало как-то невесело. И когда на следующий день пришли друзья из Индийско-Советского общества и сказали, что один из жителей города просит меня жить в его доме, я несказанно обрадовалась и тут же перебралась на новое место, в дом семьи Гходке.

Мы сразу подружились. Мой хозяин и его жена приняли меня как родную и стали называть сестрой, обижаясь, если я обращалась к ним иначе, чем «брат» и «сестра». А четыре их сына и две дочки тут же превратились в моих племянников и племянниц.

Меня водворили в отдельный дом с пятью комнатами. Я предпочитала пользоваться одной, где и спала и занималась, готовясь к урокам, а остальные отдала в полное владение ящерицам, которые с упоением носились по стенам, ловя мух, бабочек и прочих насекомых. По стенам тянулись узенькие цепочки черных муравьев, а иногда проползали большие серые пауки, которых я ужасно боялась, мысленно умоляя ящериц поскорее их изловить или хотя бы напугать. На стене, на плечиках висели мои платья, и не раз, встряхивая их перед тем, как надеть, я изгоняла из них всю эту живность, включая ящериц. Словом, все, что бегало по двору и саду, бегало и в комнатах. Хотя, правда, змей не было ни одной.

Каждое утро меньшая из моих племянниц; четырехлетняя Сараю, прибегала звать меня к завтраку и очень огорчалась, когда видела, что я уже встала и не надо меня будить. За завтраком мой брат рассказывал семье о газетных новостях и расспрашивал меня о нашей стране, не уставая восхищаться каждым моим ответом.

Потом я шла проверять тетради своих учеников и до обеда не поднималась от стола. Учеников-то было тридцать, и мне надо было в 40 дней преподать им годовой курс русского языка!

Потом прибегал кто-нибудь из детей, а то и трое или четверо вместе, чтобы позвать меня к обеду. За обедом всем ставили по металлическому плоскому блюду с горой риса и чашечками разных приправ к нему. Надо было видеть, как каждый лил эти приправы в рис и мешал его правой рукой (обязательно правой, левая рука нечиста — ею выполняют туалетные функции: гигиеническое правило, необходимое в условиях индийского климата). Все и всюду в Индии так едят. Но я при всей моей зависти к такой ловкости сама так и не научилась этому, а пользовалась вилкой да ложкой и чувствовала себя белой вороной. Как и на собраниях или зрелищах, все сидели на полу, а мне подавали стул, и я возвышалась над всеми, словно для обозрения. Очень неловко, а на полу не могла просидеть и десяти минут: то нога онемеет, то в боку заколет, то спина заноет, ну, словом, никак. Нужна тренировка.