Индия. Записки белого человека

К полудню боль утихла, и когда прозвучал гонг на обед, я уже снова чувствовал голод. На курсах Випассаны, как и в любом другом месте со строгим распорядком дня и многими ограничениями, еда занимает особое место. В это время можно ходить, сидеть, лежать, потягиваться, думать о дембеле, о девушках, ну и так далее. Кроме того, в это время можно есть! Несмотря на то, что курсанты не совершают практически никаких движений в течение дня и, соответственно, теряют совсем немного калорий, есть хочется зверски. Есть хочется утром, когда просыпаешься и в темноте тащишься на медитацию. Есть хочется днем, потому что за завтраком, съев буквально несколько ложек каши, чувствуешь приятную сытость (шесть утра, как-никак!), но уже через час желудок снова всхлипывает пустотой. Есть хочется вечером, потому что вечером не кормят. Основной причиной бессонницы на курсах (а страдают ею многие) становится голод: если не уснул сразу, то уже и не уснешь — желудок, сведенный спазмами, не позволит.

Поэтому, услышав гонг, несешься как угорелый к столовой, становишься в очередь, берешь посуду — большую лохань, похожую на половинку жестяной коробки для хранения рулонов с кинопленкой, такие же сверкающие на солнце кружку и ложку и, подойдя к бакам с едой, начинаешь накладывать, чего бог послал.

Днем бог посылает воистину от щедрот своих. Как правило, обед состоит из пяти-шести блюд. В первом котле всегда рис. Чудесный, рассыпчатый, ароматный — индийский рис совсем не похож на ту сероватую крупу, что мы привыкли называть рисом. Во втором дал — гороховая жижа, которая добавляет рису нежности. Дальше могут быть тушеные овощи с тофу, следом овощи, приготовленные на пару или отварные — в самом что ни на есть натуральном виде, без специй и соли. Может быть еще какая-нибудь экзотика. Например, картошка в мундире или стручковая фасоль. Потом следует кастрюля с только что испеченными чапати[34]. Завершает меню что-нибудь сладкое — это может быть курд[35] с зернами граната или ласси с кусочками банана.

При входе в столовую на стене висит листок, на листке надпись: «Возьми немного, и приходи за добавкой столько раз, сколько захочешь». Но кто поверит, когда так хочется есть! За редким исключением все накладывают лохани с верхом, а потом идут еще и за добавкой — еда на курсах фантастически вкусная.

После обеда все спят. Поэтому первые полтора часа дневной медитации — время почти потерянное: усаживаешься на куши, с трудом заставляешь себя закрыть глаза, а потом изо всех сил стараешься не уснуть. При этом успевшая перевариться за два часа пища поднимается к горлу, кадык работает, как поршень, проталкивая смесь желудочного сока и пищевых остатков прямиком в рот. А оттуда в нос. И стоит над медитационным залом рыгание, икание, чавканье, чмоканье, пуканье и тяжелые горестные вздохи. Мало кому удается помедитировать после обеда. Зато к моменту обязательной групповой «отсидки» все приходят в нормальную форму.

Час без движений

На пятый день нам было сказано, что в часы групповой медитации нельзя не только выходить из зала, но и менять позу. После утреннего приступа я эту информацию воспринял с особой тревогой. Но правила одни для всех, и я устроился в той единственной позе, в которой хоть как-то мог сидеть: уселся на собственные пятки, подставив при этом под себя крошечную скамейку, и прислушивался, что происходит у меня внутри. До поры до времени все шло своим чередом, но минут через двадцать заныло колено. Это была необычная боль. В расслабленном, едва ощущаемом теле — где-то в самой потаенной его глубине — возникло подрагивание. Словно находящийся там третий, четвертый или пятый глаз, завидев знакомую, посылает игривые знаки. Но вот беда, знакомая то ли и впрямь не замечает заигрываний, то ли попросту не хочет их замечать. И подмигивание становится все настойчивее, переходит в тик — уже и не подмигивание вовсе, а настоящие конвульсии! Когда не действует и это, начинается топанье ногами, и игра сменяется бурей. Напридумав всех этих образов, я окончательно вышел из медитативного состояния и понял, что левая нога — от коленной чашечки до бедра — разрывается от боли.

Анича! На этом трижды повторяемом слове зиждется Випассана. Все просто, надо не реагировать на ощущения — на любые ощущения, сколь бы приятными или неприятными они ни были. И тогда перестанут возникать новые санкары, а старые, таящиеся в подвалах подсознания, по очереди поднимутся на поверхность, в область сознательного ума, но, не получая пищи в виде реакций, начнут исчезать. Исчезать навсегда. И когда все они исчезнут, наступит нирвана. «Ниббана», — как говорил Будда на пали, и способные сутками сидеть на собственных пятках индийцы трижды повторяли: «Садху!» — правильно! правильно! правильно!