Индийская принцесса

Он проспал весь день и вышел из комнаты после заката, все еще сонный, сел на корточки на веранде и рассказал Ашу все, что Гобинд не смог сообщить голубиной почтой. Дворцовые лекари по-прежнему не сомневались в скором выздоровлении раны и утверждали, что он всего лишь страдает необычайно сильным приступом малярийной лихорадки, которой подвержен уже много лет. Но Гобинд считал, что это не просто лихорадка, а неизлечимый телесный недуг и самое большее, что можно сделать, – это пользовать пациента лекарствами, облегчающими боль, и надеяться отсрочить неизбежный конец до времени, когда правительство пришлет облеченного властью представителя, который проследит за тем, чтобы смерть раны не повлекла за собой еще две смерти.

Гобинду удалось окольным путем установить связь со второй рани через одну служанку, родственники которой слыли людьми продажными и которая сама, по слухам, прониклась сильной привязанностью к Каири-Баи. Она тайно пронесла в занан несколько записок, и на две из них Гобинд даже получил ответные послания, правда краткие и малосодержательные, сообщавшие единственно о хорошем самочувствии второй рани и ее сестры. Это известие должно было бы удовлетворить Гобинда, но не удовлетворило, так как что-то в этих письмах вызвало у него тревогу – возможно, именно излишняя осторожность автора. Неужели Ними, служанка, не заслуживает доверия и Каири-Баи знает или подозревает это? Но коли так, значит, у нее есть что скрывать… если только он не подозрителен сверх всякой меры.

Потом родился ребенок, и на следующее утро Гобинд получил письмо, не являвшееся ответом ни на одно из его собственных посланий. В нем содержалась отчаянная мольба о помощи, но не самой Каири-Баи, а Шушиле-рани, которая находится в тяжелом состоянии и срочно нуждается в услугах опытной сиделки – если возможно, европейской медсестры из ближайшего ангрези-госпиталя. Дело не терпит отлагательств, и Гобинд должен тайно послать за сиделкой, пока не стало слишком поздно.

В письмо был вложен сухой цветок дакх, символизирующий опасность; и при виде его Гобинд проникся ужасным подозрением, что первую рани, не сумевшую произвести на свет наследника, отравили – послухам, такая участь постигла предыдущую рани…

– Но что хаким-сахиб мог сделать? – пожав плечами, спросил Манилал. – Он никак не мог выполнить просьбу Каири-Баи. Даже если бы он сумел отправить подобное сообщение из Бхитхора, рана ни за что не позволил бы иноземке – врач она или нет – прорваться в занан и обследовать его жену, разве что она прибыла бы с эскортом вооруженных солдат и полицейских-сахибов или сам рана поддался бы на уговоры послать за ней.

Гобинд отважно попытался пойти последним путем, но рана не пожелал даже слушать об этом и страшно разгневался на хакима, посмевшего обратиться к нему с подобным предложением. Он глубоко презирал всех чужеземцев как варваров и, будь его воля, не разрешил бы ни одному из них соваться в свое княжество, а тем более входить в личное соприкосновение с ним самим. Он единственный из всех правителей соседних княжеств отказывался появляться на дурбарах раджа по случаю провозглашения английской королевы Кайзер-и-Хинд (императрицей Индии), ссылаясь на болезнь, не позволявшую ему путешествовать.

Предложение, чтобы он – он! – пригласил женщину-ангрези совать нос в дела его жены, просто оскорбительно. Кроме того, что может иностранка знать об индийской медицине и искусстве врачевания? У рани нет никакого недуга, какой не исцелили бы отдых и надлежащий уход, а если хаким сомневается, он может допросить дай, принимавшую роды.

Гобинд воспользовался этой неожиданной милостью и составил благоприятное мнение о дай, хотя она обнаружила странное нежелание говорить о своей предшественнице, старой Гите из Каридкота, и в ответ на вопрос о покойной пробормотала, что ничего не знает, совсем ничего, после чего поспешно перевела разговор на другую тему. В остальном она произвела на него впечатление здравомыслящей женщины, хорошо сведущей в повивальном деле.

Дай заверила Гобинда, что, вопреки ожиданиям, роды оказались легкими. Все прошло без осложнений, и рани находится в добром здравии. Разочарование, вызванное полом ребенка, пагубно сказалось на ее настроении, но этому удивляться не приходится: она страстно мечтала о сыне, а астрологи и прорицатели, не говоря уже о собственных ее служанках, по глупости своей укрепили в ней такую надежду, заверив, что она непременно родит сына. Однако рани скоро преодолеет уныние, и, если боги смилостивятся, второй или третий ребенок будет мальчиком. Времени у нее много, ведь она молода, а также гораздо крепче и выносливее, чем кажется по ее болезненному виду.