Индийская принцесса

«Все равно что вернуться домой», – подумал Аш, шагая по выбеленной лунным светом дороге между Зарином, шедшим с одной стороны от него, и Кода Дадом, ехавшим медленным шагом с другой стороны. После выжженных пустынных равнин Раджпутаны самый шум реки придавал сил и вселял в душу Аша спокойствие, а более всего радовало сознание, что он находится в обществе двух людей, с которыми может свободно говорить о Гулкоте, ведь оба они настолько тесно связаны с его детством, что знают о нем практически все.

За исключением нескольких деталей, касающихся Джули, он мог рассказать Зарину и Кода Даду все о событиях последних восьми месяцев, и одно это, если не считать радости от встречи с ними, приносило Ашу огромное облегчение. Потребность выговориться перед кем-нибудь, кто в полной мере поймет все сложности ситуации, в которой он оказался, нарастала в нем много недель, хотя он лишь несколько дней назад понял, насколько острой она стала и насколько ему необходимо излить душу и избавиться от сомнений, чувства вины и тревоги – и от призраков прошлого.

33

Той ночью они мало разговаривали, поскольку все трое валились с ног от усталости. Едва улегшись в постель, Аш заснул крепким сном, каким не спал уже много недель.

Его кровать выставили на частично огороженную стенками крышу, где было прохладнее, и, проснувшись на жемчужной заре знойного дня, он глянул вниз за парапет и увидел Зарина, совершающего молитву в саду. Дождавшись окончания намаза, Аш спустился с крыши, чтобы побеседовать с другом, прогуливаясь среди фруктовых деревьев под пение, щебет и карканье птиц, приветствующих новый день. Речь у них шла главным образом о полке (с разговором о Гулкоте можно было подождать, пока не проснется Кода Дад), и Зарин заполнил образовавшийся за минувший год пробел, сообщив Ашу ряд сведений, которые он по той или иной причине не хотел доверять базарному письмописцу. Подробности своей личной жизни и новости о разных людях из прежнего подразделения Аша; известие о возможном столкновении с афридийскими джоваками из-за строительства дороги через Хайберский перевал и о похвальном выступлении солдат, эскортировавших старшего сына падишахини Виктории, принца Уэльского, во время его визита в Лахор прошлой зимой.

Принц, сказал Зарин, остался настолько доволен выправкой и поведением разведчиков, что написал о них своей августейшей матери, которая в ответ назначила его почетным полковником корпуса и отдала приказ, чтобы впредь разведчики именовались Королевским корпусом разведчиков и украшали знамена и предметы снаряжения королевской монограммой на фоне ордена Подвязки. (Сделанный Зарином перевод последнего слова премного удивил бы чиновников геральдической палаты.) Ко времени, когда они закончили завтрак, солнце уже взошло. Аш и Зарин засвидетельствовали свое почтение хозяйке дома – пожилая дама приняла гостей, сидя за древним и сильно потрепанным чиком, сквозь который ее было хорошо видно, но который служил для формального соблюдения правил пурдаха, – и отправились на поиски Кода Дада.

Было слишком жарко, чтобы выходить наружу, и они трое провели день в старой комнате с высоким потолком – самой прохладной в доме и потому отведенной Кода Даду. Здесь, защищенные от зноя кускусами, они уселись скрестив ноги на приятно прохладном полу из полированного чунама, и Аш в третий раз рассказал историю о путешествии в Бхитхор, на сей раз с начала и до конца, ничего не обойдя молчанием, кроме того обстоятельства, что он всем сердцем полюбил девушку, в прошлом известную всем троим под прозвищем Каири-Баи.

Зарин прерывал повествование вопросами и восклицаниями, но Кода Дад, никогда не отличавшийся словоохотливостью, слушал молча, хотя Аш обращался скорее к нему, нежели к Зарину. Старик изумленно хмыкнул, когда дело дошло до случайно найденной жемчужной серьги Хира Лала, с мрачным удовлетворением кивнул, выслушав рассказ о смерти Биджу Рама, и улыбкой одобрил поведение Аша в деле с попыткой шантажа, предпринятой раной. Но в остальном он не высказал никаких замечаний и, после того как история закончилась, промолвил лишь:

– Да, для Гулкота настали черные дни, когда раджа пленился красотой злонравной и алчной женщины, и многие поплатились жизнью за его глупость. Однако, несмотря на все свои недостатки, он был хорошим человеком, как мне прекрасно известно. Мне прискорбно слышать, что он умер. Он был мне добрым другом на протяжении многих лет, прожитых мной под его покровительством, – тридцати трех лет, ведь мы оба были совсем молодыми в первую нашу встречу. Молодыми и сильными. И беспечными… беспечными…