Индийские письма

Второе несчастье больше первого, мой сладкий сын. Арджуна, брат твой и, по несчастью, сын мой, связался с какой-то демонической европейкой Глэдис — Кладис, как я ее называю. Она его подучила организовать какой-то революционный комитет какого-то освобождения Индии от англичан. Ах, бедный мой Арджуна, почему ты не знаешь, что наш долг, наша дхарма — не освобождение от людей, а освобождение от этой печальной и жалкой жизни? Напечатал он, значит, воззвание к Индии, чтобы она пробуждалась, бралась за оружие и силой добивалась своей свободы. Забыл он, что свобода добывается не оружием и силой, а постом и самоотвержением. Говорят, что это та женщина написала вместо него этот призыв к бунту. Он стал ее женихом и хочет жениться на ней.

И эта вторая беда тяжкая–претяжкая. Но третья еще тяжелее. Арджуна отрекся от помолвки с дочерью Рамачандры, женихом которой он стал еще будучи мальчиком. В Индии это непростительное беззаконие. Он опозорил и наш дом, а именно твой дом, Рама, и дом уважаемого воеводы Рамачандры.

Надзиратель, как я тебе сказала, грозный мусульманин, который ест коровье мясо, и от него я не ожидаю никакого утешения душе моей. Но его помощник — индус, нашей веры, почитающий корову, как и мы. Он мне как-то шепнул, что Арджуна арестован из-за той женщины и того воззвания и заключен в ту же темницу, что и я. Но мне нельзя видеться с ним. Тем сильнее моя боль.

Мне было бы легче, только если бы ты был здесь, солнце жизни моей, светлее того солнца, которое рождается каждое утро над снежными вершинами Гималаев и которого я не вижу. Когда ты придешь? Увижу ли я тебя еще? Как ты собираешься стереть весь этот позор с нашего рода? Я ничего не знаю.

Я больна и хочу умереть. Всеми силами хочу умереть. Многие из твоих друзей дали мне знать о себе и прислали мне слова утешения. И Сомадева из Бомбея, и Пандава из Бенареса, и наш великий Махатма Ганди, и поэт Рабиндранат^{97}, и даже тот мусульманин из Дели, Халил, депутат Конгресса^{98}.

Ум мой мутится. Делай что знаешь. Не могу советовать тебе. Только люблю тебя сердцем.

Твоя мать Катьяяни

17

Халил Сеад–Един пишет Раме Сисодии в Сербию

Салам, дорогой мой Рама.

Твое письмо доставило мне большую радость. Представь, именно тогда, когда ты писал мне письмо, я думал о тебе. И когда почтальон стукнул кольцом в мою дверь, я подумал: «Это письмо от Рамы». Я убежден в существовании сверхъестественных явлений. Души человеческие соединены неразрывной связью. Но вместо того чтобы исследовать это, мы здесь, в Дели, занимаемся политикой — без Бога, без души и без какой бы то ни было связи с духовными сущностями этого непостижимого мира. Если бы не было среди нас Махатмы Ганди, наш Конгресс в Дели превратился бы в биржевое безобразие, как парламент во Франции. Но его святая личность всех нас пристыжает и отводит от бесплодной политической болтовни.

Несмотря на то что я мусульманин, я член одного оккультного общества, не связанного, однако, ни с демонической личностью госпожи Блаватской^{99}, ни с этой надоедливой англичанкой Анни Безант^{100}. Вместо того чтобы быть ученицами Индии, они пожаловали к нам как учительницы. Ну, а чтобы завоевать популярность в Индии, они нагло очерняют христианство и во весь голос поносят церкви христианские. Это нам стало просто неприятно. Я читал Евангелие Иисуса Христа и могу сказать тебе, что чувствую большее почтение к Божественной Личности Иисусовой, чем обе эти европейки, вместе взятые.

Но все же формально я придерживаюсь ислама. Во–первых, потому, что я рожден в нем, а во–вторых, потому, что мне кажется, что ислам самая простая, хоть, может, и не самая глубокая, религия для народных масс. Я плохой мусульманин. Иногда ем свинину и пью вино (это тебе поверяю как другу). Но, Аллах мне свидетель, что скорее все ходжи^{101} и дервиши^{102} станут повинны в крови человеческой, чем я. На днях кое–какие события, не знаю уже в который раз, снова повторились здесь, в самом Дели. Поссорились из-за чего-то индусы с мусульманами, и, чтобы еще больше досадить друг другу, мусульмане пронесли заколотую корову через индусское селение[32]^, а индусы подбросили зарезанную свинью в мечеть. Из-за этого завязалась драка, и много людей погибло с обеих сторон. Возглавили толпу мусульман и настроили ее против индусов ходжи и дервиши. Вопрос об этом был поднят в Конгрессе, и шум стоял большой. Лишь Махатма Ганди[33] молчал. И его молчание утишило бурю. Иначе бы пошли в ход кинжалы и пистолеты даже в стенах Конгресса.