Индийское кино (сборник)

В результате смотреть мои фильмы перестают, но мне и самому начинает надоедать их рисовать. Всё равно настоящие индийские фильмы лучше!

Ничего. Со временем ещё что-нибудь придумаю!

Моя прабабушка Наташа

Зазвать меня с улицы домой трудно до крайности, особенно если зима и хоккей. Я ношусь с перемотанной изолентой клюшкой «Русь» от одних ворот к другим (а ворота наши – деревянные ящики, которых полно валяется около овощного магазина), шапка-ушанка, чтоб не сползала на глаза, брошена в сугроб, и крик из окна, что пора домой, потому что уже темно, как-то совсем не воспринимается.

Но время уже десять вечера, и моя прабабушка Наташа выходит на крыльцо и манящим-преманящим голосом зовёт:

– Серёженька-а! Идём-ка домой, там дедушка пришёл. А что он принёс! Ай-ай-ай-ай!..

Мне хоть и стыдно перед друзьями, что подарки деда могут быть важней хоккея, но я всё-таки останавливаюсь и смотрю на Наташу.

– А что принёс?

– Ой, он сам тебе покажет, идём.

Действительно, интересно, что дед принёс, – может, камышей на болоте набрал, я же давно прошу. Хотя вообще-то зима, какие болота?

Заходим в подъезд. Я впереди, Наташа сзади. Живём на втором этаже, идти недолго, но я всё равно ещё раз спрашиваю, что дед принёс. И тут Наташа, понимая, что на улицу я уже не выскочу, поскольку она загораживает мне дорогу, резко меняется в лице и, толкая в спину, как военнопленного, воинственно чеканит:

– Иди! Чёртова кукла! Что принёс! Никак не загнать-то его! Вот клюшку-то твою об колено хлоп – а новую не куплю!!!

Но я свою прабабушку всё равно очень люблю. Когда к нам первый раз приходила Фарафонова (это мой участковый врач), она меня увидела и говорит:

– Ой, какая девочка!

А я в юбке, в платке и в кофточке – в общем, во всём Наташином.

– Я не девочка! – возмущаюсь я.

– А кто ж ты, мальчик?

– Не девочка и не мальчик! Я прабабушка Наташа, и мне семьдесят пять лет!

Тут Фарафонова, уже без улыбки, объясняет бабушке Тоне, что нельзя разрешать мне ходить в юбке, потому что я привыкну, и вообще, могут быть нарушения психики, а бабушка Тоня в ответ с сожалением констатирует, что запретить-то мне это нельзя и что если бы только юбка, то ничего, а то и кастрюли я все у Наташи отобрал, и лекарства пью, как она, от давления, от кружения и от сердца… (Но я пью, конечно, не настоящие таблетки, а горошки, конфеты такие, и в глаза тоже капаю не капли, а просто воду.)

А уж Наташа меня любит и того пуще. Как-то вечером привела велосипед «Орлёнок».

У меня был «Школьник», и она знала, что я мечтаю о велосипеде побольше. Вот заходит.

– Ну, по лестнице еле допёрла!

На шум выходит из кухни бабушка Тоня.

– Это что?

– Да вот, возле военторга шла – стоить. Полчаса стоить, час, никто не берёт. Уж пусть Серёжин будет.

– Мам, – говорит бабушка Тоня, – совсем ты под конец очумела. Кто-то ж его оставил! Ты уже сама не знаешь, что сделать. Назад отвези.

И Наташа идёт ставить велосипед назад. Жаль, что Тоня дома была, а то б у меня был «Орлёнок»!

Дача. Праздники и будни

Дед сидит на лавочке возле сарая. Перед ним эмалированное ведро с мясом и луком. Он делает шашлыки. А мы с Владиком поджигаем в костре палки и ходим по огороду. Это наши факелы. Они быстро гаснут, и мы снова идём поджигать. Они опять гаснут, и мы решаем, что пусть это тогда лучше будут мечи. И начинаем сражаться. Побеждает Владик, потому что он хочет победить, а я хочу, чтобы получился красивый бой.

Это День Победы, отмечаемый на нашей даче. Бабушка Тоня готовит в домике салаты. Скоро придут Владикины родители, дедовы друзья Ильич и Витя, который называет деда «отец родной», и, конечно, на голубом ушастом «Запорожце» приедут дед Вася и баба Нина, Владикины бабушка и дедушка.

С дедом Васей хорошо обсуждать футбол, потому что он тоже смотрит все матчи; а ещё он мне нравится тем, что, хоть ему и семьдесят лет, он всегда ходит в выглаженном костюме, с галстуком и со стрелками, волосы его всегда аккуратно зачёсаны назад, и ни один волосок не съезжает ни вбок, ни вперёд, хоть дед Вася кувыркаться начни.

А мой дед, которого я тоже очень люблю, вечно ходит в каких-то шароварах, в одной и той же рубашке цвета хаки в далёком прошлом и в бледно-жёлтой засаленной кепочке, купленной где-то на курорте задолго до моего рождения.

И кожаные, и вельветовые, и драповые кепки дарили моему деду, и Ильич всё спрашивает, «когда он уже сменит имидж», – всё даром. Новые кепки горой лежат в шкафу, а дед ходит в бледно-жёлтой, любимой. Причём не только на дачу, а даже и на аптечный склад, где он заведующий.

Праздник в разгаре. Ильич называет меня кабанчиком, и это меня раздражает. Дед и Витя спорят, кто быстрее достанет покрышки для Васиного «Запорожца», а то дед Вася пожаловался, что его – давно лысые. С тех пор как в нашем дворе на одном и том же камешке дед Вася проколол три колеса подряд, мой дед старается во всём ему помогать.