Индивид и социум на средневековом Западе

Отмечу попутно, что рассматриваемое нами рассуждение о «пяти фунтах» лишь сравнительно недавно возбудило интерес исследователей; однако главное внимание они уделяют не указанному единству, а «труду» и «должности», «призванию»[334]. Такой подход при всей его несомненной существенности представляется мне все же не вполне адекватным мысли Бертольда, поскольку вычленяет лишь одну тему проповеди, которая имела для него скорее подчиненное значение. Тему «труда» и «призвания» надлежит рассматривать в более широком антропологическом контексте, в контексте анализа Бертольдом проблемы личности.

Итак, «первый талант» («фунт»), говорит проповедник, – это «наша собственная персона», которую Господь сотворил по своему образу и подобию и облагородил, даровав ей свободу воли. «Мы должны ответить за нее перед Богом и по своей воле привязаться к добру». Первое и, очевидно, самое важное, что приходит в голову проповеднику, когда он говорит о лучшем и наиболее ценном в человеке, о том, что и делает его человеком и образом Божьим, заключается в том, что он – «персона».

Разумеется, термины «lîp» и «persone» имели в ту эпоху иные значения, нежели те, какие мы ныне вкладываем в понятие «личность». Не пройдем мимо того, что Бертольд употребляет вместе оба термина, «lîp» и «persone»: личность он явно понимает не как чисто духовную или рациональную сущность (вспомним ученые дефиниции – «разумная неделимая субстанция»), а как единство души и тела. Мы уже видели, что латинским эквивалентом этих терминов в проповеди Бертольда служит homo («ipse homo»). Видимо, его не устраивает латинский термин «persona»: он отягощен традиционным теологическим смыслом («persona divina»), с трудом доступным массе слушателей проповеди, да и вовсе не о божественных ипостасях в ней идет речь. Нельзя ли предположить, что в немецком языке этот термин, перешедший из латыни богословов, начинал насыщаться иным содержанием?

Вопреки утверждениям тех ученых, которые полагают, что в Средние века «понятие „личности“ никогда не было вербализовано»[335], я не нахожу иного эквивалента для перевода термина «persone», помимо «личности». Основанием для такой интерпретации служит анализ контекста, в котором это понятие употреблено. Не нужно лишь упускать из виду, что перед нами – средневековая личность, и интересующий нас контекст проповеди конкретизирует это понятие. Разумеется, средневековая личность не обладает той степенью автономности и суверенности, которые сделаются ее основными характеристиками столетия спустя. Это персона, сотворенная Богом и долженствующая к Нему возвратиться. Дальнейшее истолкование Бертольдом притчи о «талантах» немедленно проливает свет на его концепцию «персоны», ибо, по моему убеждению, другие дары Господа представляют собой, с точки зрения проповедника, не что иное, как развертывание содержания этого ключевого понятия.

Второй «фунт», второй «талант» – «это твое призвание (amt, должность, служба), к которому тебя предназначил Бог. Каждому человеку Он даровал службу», ибо никто не должен оставаться праздным. Общество состоит из лиц, каждое из коих выполняет отведенную ему социальную функцию. В своеобразной форме Бертольд развивает учение о функциональном разделении труда и обязанностей, не подчиняя, однако, картины многоразличных «должностей» или «призваний» жесткой тройственной схеме, которую выдвинули в начале XI века французские епископы Адальберон Ланский и Герар Камбрейский, схеме трех «ordines»: «те, кто молятся» (oratores), «те, кто сражаются» (bellatores), и «те, кто трудятся» или «пашут землю» (laboratores, aratores)[336].

Трехфункциональная схема оставляла без внимания действительную сложность социального строя, вычленяя лишь принципиальные основы феодального общества (духовенство с монашеством, рыцарство и крестьянство). Главное же, на что необходимо обратить внимание, заключается в следующем: эта схема, преимуществом коей были логическая стройность и простота (как и соответствие ее сакральному числу 3), предполагала обезличенные и массовидные «ordines» («сословия», «разряды»). Напротив, Бертольд имеет в виду индивидов, исполняющих те или иные службы. Исходный пункт его рассуждений – именно индивид, persona, a не сословие, класс, социальный или правовой разряд. Таков неизменный принцип проповедей Бертольда. Мы уже знаем, что, выступая перед толпами верующих, проповедник тем не менее постоянно обращается к отдельным лицам, стараясь завязать с ними прямой диалог; его адресат – индивид, о душе которого он печется. Характер обращений Бертольда к аудитории выражается, в частности, в том, что он включает в беседу личный момент.