Индивидуализированное общество

Существует и еще одно обстоятельство, не менее поучительное и, можно сказать, отрезвляющее. «Старший Брат», устанавливающий правила для всех напоминающих нашу жизнь игр, - это таинственное существо, которое изредка, когда ему хочется, обращается к вам. Но вы не можете ему ответить; во всяком случае, что это вам даст? Старший Брат подобен Богу в представлении философов-номиналистов позднего средневековья. Как и Господь, он «своенравен, грозен в Своем могуществе, непостижим, непредсказуем, не связан ограничениями природы и разума и равнодушен к добру и злу» [11]. Он воистину незримый Старший Брат. Каждый знает, что «он существует», но из этого знания нельзя сделать никаких выводов, которые имели бы практическое значение. Когда дело доходит до будничных каждодневных забот, вам по-прежнему приходится полагаться лишь на собственные силы.

Вот почему миллионы людей зачарованно наблюдают за разворачивающимся на их глазах действом. Цитируя (вернее, переиначивая) знаменитую строфу Джона Донна, можно сказать, что и впрямь нет нужды спрашивать, по ком конкретно звонит этот колокол. Он звонит по ним - по любому из них. Участники телеигр «Старший Брат» и «Слабое звено» вновь и вновь пересказывают истории жизни самих телезрителей. Последние и раньше подспудно ощущали, что они живут именно так, но теперь они видят это наглядно и четко, им открывается голая суть без всяких прикрас, в ее лабораторной чистоте, не оставляющей места воображению и тем более сомнениям. Эти телевизионные шоу артикулируют логику их радостей и печалей или, наоборот, ее отсутствие. И, что самое важное, они облекают в слова и яркие образы преследующие людей страхи, природу которых они прежде затруднялись определить. Шоу не просто объясняют все это; они объясняют, что именно в данном случае следует объяснять... Они подсказывают телезрителям, о чем нужно думать и как об этом думать.

Разумеется, каждая история преподносится телезрителям в предварительно упакованном виде, вместе с ее интерпретациями, хотя в образах найти и выделить толкование гораздо ХЬ’УШ

сложнее, чем в записанных, прочитываемых или прослушиваемых текстах. Однако даже если интерпретация подчеркнута и должным образом отделена от самих событий, она вряд ли удивит или вызовет протест. Конечно, пусть даже предлагаемые телевизионными шоу из цикла «Старший Брат» объяснения чрезмерно прямолинейны, но ведь они ни для кого не новы. Эти объяснения суть всего лишь до боли знакомые истории взлетов и падений того или другого человека, которые мы постоянно слышим отовсюду. Наш шумный мир переполняет какофония сообщений, весьма разнообразных и зачастую противоречивых, но один и тот же постоянно повторяющийся мотив пробивается сквозь нее громко и отчетливо. Его впервые ясно сформулировал в 1989 году Питер Ф. Дракер, гуру новой неолиберальной политической и деловой элиты: «Последним из западных политиков высшего эшелона, верившим в спасительную миссию общества, -писал П. Дракер, - был Вилли Брандт... Никто, кроме разве что латиноамериканских 'теологов освобождения', не верит больше в то, что социальная активность может привести к созданию совершенного общества или хотя бы приблизить общество к этому идеалу... Любой, кто в наши дни назвал бы себя приверженцем 'Великого общества', как это сделал Линдон Б. Джонсон всего лишь двадцать лет тому назад, подвергся бы всеобщему осмеянию» [12]. Словом, «вера в спасительную миссию общества сегодня мертва» по обе стороны ныне разобранной идеологической баррикады, во дворцах и в хижинах, в элитных кварталах и в городских гетто. Старший Брат из «реалистичных телевизионных шоу» (как продюсеры с безоговорочного согласия телезрителей окрестили игры вроде «Старшего Брата», «На чердаке» и «Последнего героя») и есть сценическое воплощение «Новой реальности» Дракера. Незримый Старший Брат символизирует незримые общества.

От общности к обособленности

Мир, который мы населяем и который ежедневно воссоздаем, не является, разумеется, телевизионным шоу «Старший Брат», спроецированным на большой экран общества. «Старший Брат» - это не фотография, не слепок и не копия современной социальной действительности. Но это ее сжатая, схематичная, очищенная модель; можно сказать, что это та лаборатория, где над определенными тенденциями этой действительности, обычно незаметными, слабо выраженными или подавленными, проводятся эксперименты, ставящие своей целью выявление их истинного потенциала.