Как известно, секс есть изобретенное природой эволюционное решение проблемы непрерывности, длительности форм жизни, он противопоставляет смертность каждого отдельного живого организма бессмертию видов. Только люди сознают эту ситуацию; только люди знают, что они обречены умереть; только люди представляют себе бессмертие человеческого рода; только для них кратковременное существование тела происходит в тени бессмертия человечества в целом. Подобное знание имеет гигантские последствия; ни в коем случае не кажется странным полагать, что оно является главным фоном и важнейшим источником общеизвестной динамики человеческих культурных новаций, которые, как правило, есть лишь хитроумные изобретения, предназначенные для того, чтобы сделать продолжительность существования социальных форм защищенной от быстротечности и врожденной обреченности на гибель отдельных людей, или, говоря иными словами, представляют собой мастерские, где долговечное постоянно вырабатывается из временного, где хрупкое, ограниченное во времени существование человеческих тел превращается в абсолютную вечность бытия человечества.
Секс находится в центре всей этой алхимии. Секс является материальным субстратом этого культурного производства бессмертия; образцом или наиболее удачной метафорой усилий, направленных на преодоление смертности отдельного человека и выведения человеческого существования за пределы жизненного срока, отпущенного отдельной личности. Секс вовлечен - в качестве центрального и неизменного элемента - в величайшее деяние и одно из самых впечатляющих чудес культуры: магическое превращение смертности в бессмертие, преходящего - в вечное, мимолетного - в нетленное. Загадка этого неподвластного логике чуда, поразительная головоломка этого культурного достижения, наиболее уязвимого и трудного для понимания, пропитывает каждый сексуальный акт: общность двух смертных существ проживается как рождение бессмертия... С осознанием человеком собственной смертности секс безвозвратно теряет свою невинность.
Пребывая по другую сторону эротизма, любовь представляет собой эмоциональную и интеллектуальную сверхструктуру, построенную на основе сексуальных различий и их сексуального единения и тем самым наделяющую секс богатыми и бесконечно расширяющимися значениями, защищающими и усиливающими его способность превращать смертность в бессмертие. Любовь есть культурная реплика или очищенная суть того преодоления противоречия между быстротечностью жизни сексуальных объектов и долговечностью их репродукции, которое прозаично достигается во время сексуального акта. Любовь, как и сам секс, отягощена неоднозначностью, располагаясь, как и он, на тонкой линии, отделяющей естественное от сверхъестественного, знакомое настоящее от загадочного будущего. Любовь другого смертного человека - один из главных путей в бессмертие, созданных культурой; можно сказать, что это - духовное зеркало, отражающее порожденную сексуальностью биологическую вечность. Любовь, как и секс, является источником неизлечимого беспокойства, причем беспокойства даже более глубокого, так как оно отягощено предчувствием неудачи. В любви надежда и обещание «вечной любви» вкладываются в объект, никоим образом не являющийся вечным; бессмертие любви и любимого - это предлагаемая культурой ложь во спасение, помогающая принять то, что в действительности не поддается пониманию. Смертный человек любим, как будто он бессмертен, и он любим смертным человеком так, как это доступно только бессмертным творениям.
Мы уже отмечали, что наиболее яркой характеристикой эротической революции эпохи постмодернити является разрыв уз, связывавших эротизм, с одной стороны - с сексом (в его главной репродуктивной функции), а с другой - с любовью. В культуре постмодернити заложены предосторожности, обеспечивающие освобождение эротически вдохновленной активности от ограничений, биологически налагаемых репродуктивным потенциалом секса, а культурно - требованиями вечной любви и строго селективной, фактически эксклюзивной верности. Таким образом, эротизм освобождается от звеньев, связывающих его с производством бессмертия -как физического, так и духовного. Но в этом своем эффектном освобождении он оказывается не одинок, следуя гораздо более универсальным течениям, затронувшим в равной мере искусство, политику, жизненные стратегии и практически все области культуры.