Индивидуализированное общество

Великобритания недавно наблюдала впечатляющую виртуальную эпидемию «сексуальной эксплуатации детей». В широко освещаемой прессой кампании работники социальных служб совместно с врачами и учителями обвинили в инцесте десятки родителей (в основном отцов, но также и значительное число матерей); пострадавшие дети принудительно забирались из родительских домов, в то время как читателям популярной прессы предлагались чудовищные рассказы о том, в какие развратные притоны превратились семейные спальни и ванные. Одна за другой газеты сообщали новости о многочисленных сексуальных приставаниях к подросткам в приютах и исправительных учреждениях для малолетних преступников.

Лишь несколько из публично обсуждавшихся случаев были доведены до суда. Некоторые родители сумели доказать свою невиновность, и дети были им возвращены. Но то, что случилось, не могло не случиться. Родительская нежность потеряла свою невинность. Обществу внушили, что дети всегда и везде - сексуальные объекты, что существует потенциально взрывоопасный сексуальный аспект в любом проявлении родительской любви, что каждая ласка заключает в себе эротический подтекст и каждый жест любви может скрывать под собой сексуальные поползновения. Как заметила

Сюзанна Мур [7], в обзоре NSPCC (Национального общества предотвращения жестокого обращения с детьми) содержались сведения о том, что «каждый шестой из нас, будучи ребенком, становился жертвой 'сексуального насилия'», в то время как, согласно сообщению Барнардо, «шесть из десяти женщин и четверть мужчин в той или иной форме 'подвергаются сексуальному домогательству или насилию до достижения ими восемнадцатилетнего возраста'». Сюзанна Мур соглашается с тем, что «сексуальные оскорбления распространены гораздо шире, чем мы готовы себе представить», но тем не менее указывает, что «термином 'совращение' сегодня злоупотребляют столь сильно, что почти любую ситуацию можно истолковать как домогательство». Никогда прежде не создававшие никаких проблем родительская любовь и забота выявили бездну двойственных отношений. Ни в чем не существует ясности и очевидности, все пронизано двойственностью, а двусмысленных ситуаций, как известно, лучше избегать.

В одной из широко обсуждавшихся статей рассказывалось о трехлетней Эми, которую застали в школе за изготовлением пластилиновых игрушек, напоминавших по форме сосиску или змею (которые учительница идентифицировала как пенисы), и которая рассказывала о предметах, из которых «вытекает белая жидкость». Объяснения родителей, что таинственным предметом с белой жидкостью был пузырек со спреем от носового кровотечения, а предметы в форме сосиски -это копии любимых желейных конфет Эми, не помогли. Ее имя было внесено в список «детей группы риска», и родителям пришлось долго бороться за снятие с себя подозрений. Рози Уотерхаус комментирует этот и другие случаи следующим образом [8] :

«Объятия, поцелуи, купание, даже сон в одной постели со своими детьми -является ли все это естественной моделью родительского поведения или неуместными эротизированными актами домогательств?

И каким должно быть для детей их нормальное времяпрепровождение? Если дети рисуют ведьм и змей, являются ли они символами пугающих, связанных с домогательствами событий? Это фундаментальные вопросы, с которыми учителя, социальные работники и другие работающие с детьми специалисты вынуждены сталкиваться все чаще».

Недавно Морин Фрили ярко описала панику, в результате всего этого преследующую семью эпохи постмодернити [9]:

«Если вы мужчина, вы, скорее всего, дважды подумаете, прежде чем подойдете к плачущему потерявшемуся ребенку, чтобы предложить свою помощь. Вы неохотно возьмете тринадцатилетнюю дочь за руку, чтобы перевести ее через опасный перекресток, и... вы удержитесь от того, чтобы сдать на проявку в Boots [сеть распространенных в Великобритании аптек, кафе и фотоателье. - Прим. ред.] фотопленку с кадрами, на которых изображены обнаженные дети любого возраста. Если бы «Чудесный малыш» вышел на экраны сегодня, наверняка были бы устроены пикеты. Если бы «Лолита» была впервые опубликована в 1997 году, никто бы не решился причислить ее к классике».