Индивидуальные отношения

Итак, принцип целостности позволяет нам говорить, что ограниченная естественность теряет свою процессуальность, а следовательно, и перестает быть естественной. Электрон разгоняют в ускорителе частиц, птицу сажают в клетку, «свободу» одного человека ограничивают «свободой» другого… Естественность проявляется спонтанностью, и без нее она несостоятельна, в этом смысле даже правильнее говорить «естественность-спонтанность», нежели «естественность и спонтанность». Любое вводимое ограничение ограничивает именно спонтанность, а не естественность, ведь собственно естественность невозможно ограничить, не дав ей проявиться, мы просто лишаем ее существования.

Очень не многие из нас по-настоящему естественны, значительно чаще естественность проявляется частично, элементами, односторонне. Естественен ребенок со своими «хочу», «дай», «покажи», «ты меня не любишь». Попробуйте сейчас, будучи взрослыми, повторить эти же самые слова… Что составляет трудность? На первый взгляд она не заметна, но если раньше мы говорили эти слова, переживая суть своего желания всем своим существом, то теперь мы дробим их. Мы проговариваем каждую букву в надежде, что за этим вашим лингвистическим маневром потеряется слово с его смыслом и значением. Нам стыдно и страшно. Стыд и страх в первую очередь пресекают естественность-спонтанность.

Маленький человек слишком хорош для того мира, в который он попадает, но он не знает того. Он улыбается знакомому лицу – радуется, смеется. Но вот мама… Мама занята, у нее много других дел, она все реже и реже обращается к ребенку – у нее заботы, проблемы, пеленки, молочные смеси, диатезы, мастит. Она поневоле начинает относиться к своему малышу формально, а потом вдруг срывается на него за какой-то незначительный «проступок». То, что было так дорого и радостно, – нить единства и целостности с матерью, чувство принятия и защищенности, – вдруг обрывается и пропадает. Малышу страшно, больно, непонятно. Он сжимается и уходит в себя. Он задается бессловесным вопросом «Что случилось?» и, будучи «в себе», только себя может ощутить причиной этого. Так рождается стыд и именно в тот момент, когда хотелось радоваться.

Крепко-накрепко в дальнейшем будут связаны интерес, радость и сексуальное возбуждение со стыдом и страхом. Наша врожденная естественность-спонтанность проявляется интересом к миру, радостью этого отношения и сексуальностью. Мы проявляем себя в этих переживаниях, и все это по тем или иным причинам окажется под гласным и негласным запретом. Так под запретом оказывается наша естественность и спонтанность. Естественность-спонтанность надевает маску «инкогнито» – теперь мы и сами будем с трудом отличать свое истинное «я». И лишь по трагичности этой разделенности мы сможем отличить нашего «Мистер Х» от всего остального. Говоря или делая что-то, мы будем подчас отталкиваться от него, от этого своего истинного «я», но так и не сможем дать ему слово. «Я» и «мы» будет заменено на безличные предложения: «может быть…», «а как насчет…», «ты бы не хотел…» Так пролегает граница в нас самих.

Спонтанность как проявление естественности

Только посредством интегрированной спонтанности и произвольности человек может сделать осмысленный экзистенциальный выбор.

Фредерик Пёрлз

О естественности говорят так же часто, как и об индивидуальности, и с таким же постоянством всякий вкладывает в него какой-то свой смысл – от самого широкого, до самого узкого. Эти понятия столь трудно определимы, что даже психологи стараются не использовать их в своих печатных работах. А даже если мы их там и встречаем, это вовсе не означает, что они использовались авторами осознанно и целенаправленно. По крайней мере, никто не считает нужным выносить их в «предметный указатель». И, вероятно, истинная причина этого в указанной нами границе, которая пролегает в самом исследователе – психологе.

Гештальтпсихотерапия, созданная Фредериком Пёрлзом, четко осознавала эту сложность, и именно поэтому все техники ее состоят в том, чтобы добиться так называемого «сознавания». «В терапии следует заниматься не материалом, подвергшемся цензуре, а самой цензурой, той формой, которую принимает прерывание себя. Опять же, мы не можем работать изнутри наружу, мы можем двигаться только от поверхности внутрь, – говорит Пёрлз, и добавляет уже в другом месте: – Труд распознавания и действия отводится тому, кому он и должен принадлежать, – пациенту»³⁷. Иными словами, Пёрлз снимает ответственность за результат “сознавания” с терапевта, подчеркивая, что он может лишь столкнуть невротика лицом к лицу (точнее, лицом к маске) с его загримированной, скрытой естественностью-спонтанностью.