Индивидуальные отношения

Все это значительно легче показать на отношениях двух близких людей. Они могут говорить и думать все что угодно, но какое отношение это имеет к реальности? Они могут чувствовать все что угодно, но какое отношение это имеет к реальности? Обида, раздражение, возмущение, злость, грубость – встречаются между близкими людьми, но разве это заставляет нас называть их «близкими»? Разве это имеет отношение к реальности их «близости»? Нет, разумеется. Ощущение «близости» совсем в другом, в единении, которое нельзя описать словами. Но слова, чувства и мысли встают непреодолимым препятствием между двумя.

И здесь важно заметить, что и чувство, и мысль рождаются в содержательном поле, где есть что-то определенное (даже если его сложно определить). Содержание каждого из нас неисчерпаемо, обращаться к нему, все равно, что обращаться к пустоте. Ценной является лишь та неограниченная возможность, которой характеризуется наша сущность. На самом деле мы представляем собой неограниченную, реализующуюся возможность. Однако, результат этой реализации – это сложный конгломерат «нас» и «не-нас», а оценивать по содержательности – нелепо. Гений не меньше гений, если его гений не смог реализоваться. Мы говорим: «Ну я не хотел обидеть…» – и это правда. А что получилось? Но разве это наша вина, что обиделся тот, кого не обижали?

«Слушай свое сердце», «прислушайся к своему сердцу» – эти указания обращаются к сущности человека. «От сердца», – так мы чувствуем, – совершается спонтанное действие, и не случайно именно такое действие мы ценим превыше всего. И именно само действие, но не результат, не оценку, не описание, не интерпретацию. Последнее не имеет для нас никакого значения, если мы видим интенцию «сердца». Впрочем, необходимо оговориться, что те действия, которые мы называем «идущими от сердца», очень часто совершаются наперекор каким-то требованиям или внешним обстоятельствам. Это заставляет действующего осмысливать их, и в этом случае, хоть они и являются «чисто-сердечными», их уже не назвать «спонтанными». Спонтанность минует осмысленность, потому что она – не выбор среди альтернатив, а естественность существа.

Если мы производим какое-то действие, мы отождествляем себя с ним или, по крайней мере, осознаем, что это мы его сделали, хотя, может быть, и не хотели этого. Со спонтанностью иначе, мы не отождествляем себя с таким поступком, хотя знаем, что он наш и что мы хотели так поступить, даже не успев захотеть этого осознанно. Спонтанный поступок не находит себе никакого логического обоснования. Мы не можем удовлетворительно объяснить (даже самим себе), «почему?» мы его совершили, но мы совершенно уверены в нем. Мы не очень помним, «как?» это произошло, но ответ на вопрос «зачем?» очевиден настолько, что им даже трудно задаться, смысл был в нем изначально и значительно раньше, чем цели или задачи. Именно таково спонтанное действие, оно происходит не из какой-то отдельной части нас (какой-то роли), даже не из наличествующей конкретной целостности нас (не из всей совокупности имеющихся в нашем арсенале ролей), а из всей потенциальной возможности нас, т. е. из нашего центра, нашей сущности.

Хороший пример спонтанной активности – слезы. Не случайно плач оказывается основным прерванным процессом у большинства пациентов, о чем свидетельствует опыт психотерапии. Хотя, конечно, плач может быть и «поверхностным» относительно сущности человека, «исходящим» из контуров его личности, а не «изнутри». Например, во время приступа у истерика, и именно неестественность этого плача мешает нам искренне сочувствовать плачущему. Но вот слезы радости или глубокого горя на достаточно ровном психоэмоциональном фоне – это, как правило, именно спонтанная активность. «Просто слезы», – говорит пациент (клиент), отвечая на вопрос о том, что с ним происходит. Эти слезы «очищают», сопровождаются значительным психотерапевтическим эффектом. И в этом нет ничего странного, ведь ими в этот момент проявляет себя сущность, индивидуальность человека, и именно в этот момент он естественен.

Поступая спонтанно, мы движимы всем своим существом, наличествующей и потенциальной индивидуальностью, но почему же это происходит так редко? Почему, подчас, нужны тяжелейшие потрясения, чтобы наше существо проявилось, наконец, спонтанной активностью? Почему так сложно приблизиться к тому, что, казалось бы, нам ближе всего?…

Как искать естественность-спонтанность?

Проблема невротика состоит не в том, что он не умеет манипулировать, а в том, что его манипуляции направлены на поддержание и лелеяние его неполноценности, а не на освобождение от нее.

Фредерик Пёрлз