Индотитания

В Умани гарнизон был невелик. Не более двух тысяч человек. Когда гайдамаки начали штурм, кто-то из их сообщников изнутри открыл ворота. И что случилось? Я был там после этих событий. Трупы лежали горами. Рассказать подробнее?

ЛЕНЬКА. Расскажи.

КОНТУШЁВСКИЙ. Сначала гайдамаки принялись за евреев. Мужчин и детей просто

резали. Женщин сначала насиловали, а потом убивали самыми зверскими способами. Например, распарывали животы и засовывали туда живых кошек. А потом с хохотом наблюдали, как женщины умирают в муках. Часть евреев закрылась в синагоге. Гайдамаки с помощью пушки взорвали ворота, ворвались внутрь храма и зарезали

всех.

Но даже в обстановке кровавого погрома их не оставила скотская избирательность. Самых богатых евреев собрали в ратуше и предложили откупиться. Те внесли требуемую сумму. Гайдамаки забрали деньги, и все равно евреев убили. Бесчестные животные!

После того, как покончили с евреями, принялись за униатов. Всех воспитанников униатского церковного училища растерзали в клочья. А ведь основное количество учащихся были детьми! По двенадцать-тринадцать лет! Ну, а потом очередь дошла и до поляков. Как же, они же — угнетатели! Убивали и насиловали, как евреев. Красивый и

цветущий город за одни сутки превратился в могильник, заполненный

обезображенными трупами. Какая, скажите мне, Варфоломеевская ночь может сравниться с этой бойней?! И это — борцы за свободу?!

ПРОФЕССОР. Контушёвский, ты упускаешь из виду тот факт, что для того, чтобы

человек стал зверем, его необходимо как-нибудь привести к такому состоянию. Если ваше хваленое панство отдало в откуп евреям сбор налогов и затем никак не контролировало их деятельность, то вы получили, что заслужили. Я знаю, — барщина тогда была увеличена до таких пределов, что крестьянину не оставалось времени для обработки своего мизерного надела. А ключи от православных храмов находились в руках у евреев. И справить любой обряд можно было лишь после того, как заплатишь за ключи. Когда у человека забирают последнее из того, что у него осталось (в данном случае — веру), то он

может превратиться в черт знает кого.

КОНТУШЁВСКИЙ. Все это вранье. А даже если и правда, это не повод для того, чтобы

давить сапогами младенцев и засовывать кошек в животы женщинам. Вот поэтому, когда бунт был подавлен, я с удовольствием занимался исполнением наказаний. Основную массу гайдамаков свезли в село Кодня. Там-то они и получили сполна. Я их резал, душил, сажал на колья и еще много чего разного делал. Даже король вступился за них и приказал больше никого не убивать. Я выполнил приказ монарха.

Тем, кого еще не успели казнить, отрезали правые руки и левые ноги. Гуманно обработали раны и вручили по костылю. Когда они тронулись в путь (на все четыре стороны), я сказал напутственное слово. Мол, теперь воюйте — сколько душа пожелает. Ха-ха-ха!

А Гонту казнили отдельно. Жаль, гетман Браницкий приказал отрубить ему голову в середине казни. Пришлось выполнить распоряжение. Сдирали кожу уже с мертвого тела. Кстати, по слухам, Гонта в Умани убил своего сына, которого в его отсутствие отдали

в униатское церковное училище. Но я точно не знаю…

А этот негодяй Зализняк ускользнул из моих рук! Он достался русским. И те, всего-навсего, высекли его кнутом и сослали на каторгу. Гуманисты чертовы! Их женщин не насиловали и детей не убивали…

ПРОФЕССОР. Конечно. Они же церкви в откуп не передавали.

КОНТУШЁВСКИЙ. Причем тут церкви? Ты там не был, и всего этого не видел. А я — видел. И потому горжусь проделанной мною работой!

ЖОРА. Из-за этого и сидишь в дубе двести лет. И еще сидеть будешь, пока дерево от старости не рухнет. Гордись и дальше.

КОНТУШЁВСКИЙ. Да пошли вы все к черту! Вместе с евреем Циммерманом.

ЛЕНЬКА. А еврей ли я? Может, я, все-таки, мингрел?

КОНТУШЁВСКИЙ. Козел ты, а не мингрел!

ЛЕНЬКА.

ЖОРА. Пошел ты к черту, садист!

ПРОФЕССОР.

ЖОРА. По-моему, отключился.

ПРОФЕССОР. Ну, и бес с ним. Завтра я расскажу вам интересную историю про того, кто сидит в среднем дубе.

ЛЕНЬКА. А почему не сейчас?

ПРОФЕССОР. Дятлы опять принялись за работу. Знаете ли, когда их целый выводок, они долбят, не переставая. В такой ситуации мысли разбегаются в разные стороны.

ЖОРА. Ладно. Всем — до завтра.

ПРОФЕССОР. Пока.

ЛЕНЬКА. Пока.

Мыслетишина

* * *

На следующий день

ЖОРА. Ленька, слышишь меня?

ЛЕНЬКА. Слышу.

ЖОРА. Как насчет дятла?

ЛЕНЬКА. Мне кажется, что он сдох.

ЖОРА. Да ну?

ЛЕНЬКА. В натуре. Лежит кверху пузом. Не дышит. Вонять начал.

ЖОРА. Что же ты? Эх, не уследил!

ЛЕНЬКА. Уследишь тут. Что я ему — мама родная, что ли?

ЖОРА. И как нам теперь быть? Заедят же насмерть. Мне кажется, что личинки и червяки — бывшие политики. Ведь из-за политики в мире бывает больше всего жертв. Там, где уничтожены миллионы людей — обязательно мелькнет хвост политики.

ЛЕНЬКА. Ты не прав. Те, по вине которых уничтожены миллионы, в этом лесу

не присутствуют. Скорее всего, для них предусмотрено более веселое место.

ЖОРА. А как же Немо? Сидеть две тысячи лет в образе дерева — уму непостижимо. За что? За уничтоженные миллионы?

НЕМО. Ничего подобного! Никакие миллионы я не уничтожал!