Indrik_2011_Yugoslaviya

Итак, в 1915 г. союзники, вместе с Сербией, потеряли Балканы. Историография СССР упрекала за то «крайнего шовиниста» Н. Пашича, который сорвал все усилия по вовлечению в войну Болгарии (профессор Ф.И. Нотович)⁵⁷. Современная отечественная литература гораздо более взвешенна. «Предполагаемая комбинация была для Сербии неприемлемой, а потому и мертворожденной»⁵⁸, - совершенно справедливо утверждает профессор В.Н. Виноградов. И соответственно - «антантовская дипломатия безнадежно запуталась в межбалканских противоречиях и выглядела пассивной, будучи не в силах сдвинуться с мертвой точки»⁵⁹. Именно она и есть главный виновник поражения. Но спрашивается, был ли хоть какой-нибудь выход из тупика? Думается, что все-таки был. И находился он в прямой связи с югославянской программой сербского правительства, точнее - с возможностью ее реализации.

Сама же эта программа, по крайней мере в первый период войны, носила более геополитический, чем идеологический характер и была тесно связана с «македонским вопросом». До тех пор, пока у сербского руководства теплилась надежда на то, что при определении дальнейшей судьбы югославянских территорий Австро-Венгрии (прежде всего побережья) союзники учтут интересы Сербии, оно было готово пойти навстречу настойчивым просьбам из Лондона, Парижа и Петрограда и уступить часть Македонии Болгарии. Но как только римский кабинет выдвинул претензии почти на все восточно-адриатическое побережье, и, что самое главное, Антанта в Лондонском договоре с ним согласилась, сербское правительство резко изменило ориентацию и дезавуировало свои прежние обещания. «Мы выбираем Македонию!» - стало лозунгом его новой линии, с которой оно не свернуло вплоть до трагических дней октября 1915 г. Югославянская программа на время потеряла для него свою актуальность. Мотивы столь радикального поворота от готовности территориального «обмена» к ставке на сохранение status-quo лежали в сфере геополитики. Как инструктировал Пашич своих диппредставителей за границей в июне 1915 г., согласие на передачу Македонии в настоящий момент чревато тем, что «для нас был бы закрыт путь в Салоники, ... и в этих условиях любое болгароитальянское соглашение легко могло бы лишить нас свободного выхода к морю и контакта с другими народами»⁶⁰.

Таким образом, совершенно очевидно, что, именно бескомпромиссность Италии в геополитических амбициях, ее стремление добиться максимального их удовлетворения порождали столь же бескомпромиссную позицию сербского руководства в отстаивании «своей» Македонии. «Чем больше Адриатическое побережье подпадет в руки Италии, тем крепче сербы будут стоять за сохранение сообщений с Салониками»⁶¹, - пророчески писал князь Трубецкой еще в декабре 1914 г. И далее резюмировал: «Если Италия почувствует себя вполне свободной в своих действиях, она может создать положение, которое значительно осложнит наши непосредственные задачи умиротворения на Балканах»⁶². Политика «священного эгоизма», провозглашенная А. Саландрой, явилась, следовательно, главной причиной провала всех попыток союзной дипломатии привлечь Болгарию к войне на стороне Антанты⁷⁹.

О том, что это было именно так, свидетельствует тот же Трубецкой. «Со своей стороны убежден, - доносил он Сазонову, - что удовлетворение притязаний Италии на Далматинское побережье не отвечало бы жертвам и задачам нынешней войны. Если же нам удалось бы ограничить компенсации Италии до Полы (хорватск. Пула, город-порт на полуострове Истрия. - А.Ш.) и соответственно расширить приобретения Сербии, то, несомненно, мы могли бы поставить ценой этого требование земельных уступок Болга-рии»⁶³. И это требование, как представляется, в конечном итоге было бы исполнено.

Для усиления нашего предположения обратимся к Пашичу. В начале августа 1914 г. он говорил, что «сербское правительство станет уступчивее, если получит обещание о выходе страны к Адриатике»⁶⁴. Полгода спустя, в феврале 1915-го, сербский премьер еще более категоричен: «Пашич сказал, между прочим, что на линию Вардара сербы согласны, но что можно было бы пойти и дальше (выделено нами. - А.Ш.), если бы болгары облегчили задачу уступок, и если также сербы получат возможность направить общественное мнение в сторону будущих расширений на менее неопределенных, чем доселе, основаниях, особенно, что касается Далматинского побережья»⁶⁵. Что, собственно, и требовалось доказать.