Indrik_2011_Yugoslaviya

Радикалы припоминали слова Пашича, сказанные им еще зимой 1918/1919 гг. по поводу отказа принца-регента утвердить его первым премьером Югославии: «Он демонстрирует склонность править самовластно. Интриган и очень амбициозен»19. Лазар Маркович в мемуарах вторил своему покойному шефу: «Александр не хотел оставаться в роли парламентского правителя, но не мог и не смел открыто выступить против конституции 1921 г. Поэтому он шел обходным путем для осуществления своих желаний и потребностей, не совместимых с признанными принципами парламентской системы правления»²⁰.

Стравливая и ослабляя партии, шантажируя крупнейших политиков, Александр, по выражению радикала Милана Стоядиновича, пробивал «бреши в общественной жиз-ни»²¹. «Как регент и как король, он часто торпедировал правительства», узурпировал право назначения военного министра и министра иностранных дел, вводил в состав кабинетов действующих офицеров, игнорируя мнение парламента.

«Из 23 министерских кризисов скупщина вызвала всего два. Все прочие вызвал король или люди из его окружения и по его приказу. Чем дальше от 1918 г., тем чаще происходило вмешательство короля, тем больше все это походило на режим личной королевской власти. Диктатура 6 января 1929 г. всего лишь кульминация этой политики»²², -делал вывод Светозар Прибичевич.

О собственной ответственности за итог двадцатых годов крупные партийные функционеры вспоминали нечасто. Между тем, именно клявшиеся в приверженности принципам парламентаризма политики с первых дней существования Королевства СХС попустительствовали антипарламентскому усилению монарха. В переходный период к наиболее характерным эпизодам, иллюстрирующим подобное попустительство, можно отнести непротивление формирующих первое югославское правительство партий отказу принца-регента утвердить Н. Пашича премьер-министром, а также принятие силами ДП и НРП регламента скупщины, согласно которому депутаты присягали на верность королю²³. Подобное положение, с парламентаристской точки зрения, нарушало суверенитет Конституционного собрания, которому принадлежала эксклюзивная прерогатива определения будущего устройства государства.

Предпосылки потенциального превосходства «второго конституционного фактора» над первым можно обнаружить и в Видовданской конституции. Так, отсутствие тезиса об обязательном происхождении правительства из скупщинского большинства, которое бы развивало имеющееся положение о парламентском характере монархии, сводило правовой смысл 1-й ст. конституции к формальной констатации того факта, что в Королевстве СХС существует парламент. В рассматриваемое десятилетие данное упущение привело к прискорбной ситуации, описанной выше М. Стоядиновичем и С. Прибичевичем.

Причину, по которой радикалы - авторы текста устава, - перечислив полномочия монарха, «поленились» четко описать права парламента, следует искать в сербском политическом опыте предвоенного десятилетия. Руководство НРП рассчитывало, что в 1920-е годы, как и раньше, гарантированная поддержка большинства сербов - самого многочисленного и внесшего решающий вклад в объединение народа - даст партии не оспариваемое ни оппозицией, ни королем право занимать главенствующие позиции в исполнительной власти¹⁰³. Восприятие радикалами собственных отношений с Александром Карагеоргиевичем описывал в своих воспоминаниях М. Антич: «Пашич однажды сказал королю: «До тех пор, пока существует народ, существует и король. Народ это мы. Не будет народа - не будет и короля». Этими словами Пашич выразил монархистское кредо Радикальной партии, собравшей вокруг своей программы большую часть нашего народа»²⁴. В случае расхождения «народа» и короля Н. Пашич предрекал Александру «путь Милана Обреновича»²⁵.

Когда «битва за ограничение власти короля была выиграна еще в 1903 г.»²⁶, излишним казалось перечисление парламентских механизмов сдерживания его вероятного властолюбия. К тому же переходный период продемонстрировал, что последовательное применение принципов парламентаризма совсем не гарантировало радикалам формирование правительства, когда ни одна из партий, включая и НРП, не получала на выборах прочного скупщинского большинства. В этих условиях радикалам, как и представителям других крупных югославских партий, хотелось видеть в короле не символическую фигуру, чья роль сведена конституцией к исполнению представительских функций, а активного союзника, способного обеспечить превосходство над конкурентами.