Indrik_2011_Yugoslaviya

Между тем, какими бы ни были тайный механизм подготовки и закулисные факторы осуществления путча, сам переворот, насколько можно судить по документальным данным, был с энтузиазмом встречен преобладающей частью сербов. Об этом свидетельствовали многолюдные манифестации, состоявшиеся 27 марта почти везде в Сербии и в других регионах с заметным сербским населением. Особенно впечатляющими были манифестации в Белграде, где они приняли грандиозный по югославским масштабам размах. В них, как и в упоминавшихся выше демонстрациях и митингах, начавшихся еще перед переворотом, преобладал массовый взрыв сербско-патриотических чувств, которыми отвергалось присоединение к Тройственному пакту и приветствовалось свержение тех, кого считали виновными, - регентства и правительства Цветковича - Мачека.

В этих чувствах переплетались разные душевные порывы и политические устремления. Многими, если не большинством, прежде всего обычным «человеком с улицы», в том числе массой приверженцев сербской династии как олицетворения «своего» государства, уступка германскому диктату воспринималась как несовместимое с национальной честью подчинение врагам и измена союзникам по драматической для Сербии эпопее Первой мировой войны, память о которой в сербском массовом сознании запечатлелась в ореоле героизма. А для людей антифашистских убеждений, либеральной и гражданско-демократической ориентации или умеренно левых настроений это чувство совмещалось с ощущением недопустимого позора, каким в их глазах явилось присоединение страны к лагерю нацизма и фашизма. Те и другие воспринимали переворот как желанный отказ от присоединения к Тройственному пакту. Что же касалось левых радикалов, главным образом коммунистов, то в их рядах как сербы, так и несербы реагировали на путч одинаково, поскольку это определялось не их этнической принадлежностью, а политической ориентацией. Для них переворот был лишь началом, которым следовало воспользоваться в целях развертывания борьбы за революционные или хотя бы частично революционные внутриполитические изменения, за «народную власть», а во внешней политике - за тесный союз с СССР. В сербском обществе идея союза с СССР как фактора, способного содействовать защите Югославии от опасности со стороны «оси», разделялась и заметной частью некоммунистов из числа тех, кто приветствовал переворот. Для многих из таких людей это было скорее выражением традиционной ориентации на Россию. Но у части сторонников путча просоветские призывы не встречали поддержки и даже могли вызывать негативную реакцию ввиду отрицательного отношения к большевизму и Советскому Союзу¹¹⁰.

Энтузиазм сербских масс по поводу победы путча был вызван не только тем, что они отвергали присоединение к Тройственному пакту. Нынешняя историография фактически во всех постюгославских странах чуть ли ни единодушно - хотя с совершенно разными и даже полярными оценками - констатирует, что упомянутые массы в своем большинстве воспринимали переворот как ликвидацию режима, чья не только внешняя, но и внутренняя политика являлась в их глазах враждебной интересам сербов. В отношении внутренней политики такое восприятие было связано главным образом с созданием в конце августа 1939 г. автономной бановины Хорватия. Как уже отмечалось выше, ее образование способствовало тому, что в большой части сербского общества сложилось крайне отрицательное отношение к регентству и правительству, особенно лично к Павлу (см. предыдущую главу). У этих общественных слоев переворот порождал естественные ожидания, что смена власти повлечет отмену соглашения Цветковича - Мачека и хорватской автономии, во всяком случае, с теми границами бановины Хорватия, которые были соглашением установлены. А что касалось внешнеполитического аспекта, то при всей неодинаковости конкретных устремлений, все те, кто приветствовал свержение регентства и правительства Цветковича - Мачека, были вместе с тем более или менее едины в убеждении, что произошедшее означает аннулирование присоединения Югославии к Тройственному пакту.

Однако и по поводу пересмотра соглашения Цветковича - Мачека, и даже по поводу аннулирования венского протокола, ради чего как будто и был совершен переворот, новое руководство страны на самом деле оказалось перед более чем сложной дилеммой.

Выше уже отмечалось, что известные до сих пор документы не содержат достаточно внятных сведений о том, какие рассчитанные на перспективу политические планы строились руководителями заговора в ходе подготовки переворота. И во внутренней, и во внешней политике. В частности, что касалось последней, мы не знаем, как в самый канун путча те, кто возглавлял его, представляли себе действия, которые в случае успеха им следует предпринять в отношении уже подписанного в Вене 25 марта протокола о присоединении Югославии к пакту.