Indrik_2011_Yugoslaviya

Составной частью данной политики являлось то, что распространение венгерской или болгарской системы управления и судопроизводства на присоединенные территории сопровождалось почти полной либо вообще поголовной заменой там прежнего сербского (а в Прекомурье и словенского) административного и судебного персонала персоналом из Венгрии и из местных венгров или, соответственно, из Болгарии и из тех местных кадров, которые считались болгарами и в большинстве случаев сами рассматривали себя таковыми. Обязательным официальным языком, в том числе во всех органах администрации и в суде, становился в одном случае венгерский, в другом - болгарский язык. В венгерском случае это дополнялось введением венгерских названий местностей, населенных пунктов, улиц, учреждений и т.п.

На землях, присоединенных к Венгрии, система образования была реорганизована так, что ее преимущественно составляли венгерские учебные заведения, в то время как число невенгерских, главным образом сербских, резко ограничивалось и там становилось обязательным преподавание венгерского языка и венгерской истории, а в Преко-мурье вообще ликвидировалось обучение на словенском языке и вводилось только на венгерском (само преподавание словенского языка могло сохраняться факультативно). Закрывались невенгерские культурные учреждения, резко ограничивалось число невенгерских газет. Однако подобные меры венгерских властей не касались образовательных и культурных учреждений и средств массовой информации немецкого этнического меньшинства, заметно присутствовавшего в ряде мест на этих территориях.

На землях же, присоединенных к Болгарии, вводилось исключительно болгарское школьное образование. И это сопровождалось, в основном в Вардарской Македонии, очень значительным увеличением числа школ всех ступеней. А в 1943 г. открылся университет в Скопье, имевший, правда, лишь один факультет - историко-филологический (среди специальностей он включал и географию). В сильно расширившейся образовательной сфере преобладающую часть преподавателей составляли присланные из Болгарии; допускавшиеся же к преподаванию местные учителя были только из тех, кто считался болгарами, и для них была обязательной переподготовка с целью совершенного владения болгарским литературным языком, от которого определенным образом отличались говоры Вардарской Македонии. Власти стремились охватить образованием как можно больше детей, молодежи и даже взрослых среди населения, рассматривавшегося в качестве болгарского. Наряду с этим всячески стимулировалось развитие сети разного рода болгарских культурных учреждений. Однако на территории, присоединенной к Болгарии, для довольно значительной массы тех, кто принадлежал к иным этносам (сербы, албанцы, турки и др.), возможность получения образования нередко, наоборот, ограничивалась. А в случае доступности образования оно, будучи болгарским, являлось для них инонациональным, игравшим роль инструмента, призванного способствовать их болгаризации¹².

В историографии сталкиваются две противоположные друг другу интерпретации по поводу политики в сфере образования и культуры, которую проводили болгарские власти в отношении жителей Вардарской Македонии, считавшихся болгарами. В той исторической литературе, которая - начиная с официозной югославской, и в частности македонской, в период коммунистического правления - отвергала тезис о македонских болгарах и определяла их как особый, отдельный от болгарского, македонский народ, вся упомянутая политика Софии изображалась в качестве направленной на денационализацию этого народа. А в той историографии, прежде всего болгарской, которая считала названное население этнически болгарским, данная политика характеризовалась как направленная на его культурно-национальный подъем¹³.

Каждой из интерпретаций эта наиболее многочисленная категория жителей Вардарской Македонии рассматривается чуть ли ни как уже к тому времени абсолютно единая и четко сформировавшаяся в национальном отношении. И оставляется без внимания, что для нее или, по крайней мере, для ее весьма значительной части была в тогдашней исторической реальности скорее характерна некоторая степень многомерности и одновременно лабильности этнического самосознания, колебавшегося - у разных людей по-своему - в диапазоне от преимущественного ощущения себя болгарами, хотя и с налетом специфического македонского регионализма, до преобладания, наоборот, регионально-македонского сознания по сравнению с общеболгарским. Соответственно, для одних политика болгаризации являлась желанной, и таких, видимо, было большинство, а у других ее крайнее форсирование могло вызывать долю скепсиса, вплоть до негативного отношения у какой-то части.