Инерция страха. Социализм и тоталитаризм

Роль выдающейся личности в истории марксизмом не отри­цается, но она сводится к выражению "объективной необхо­димости", причем какой-либо вполне конкретной необходи­мости. Представление о том, что будущее открыто перед нами, что оно есть результат нашего свободного — индивидуального и коллективного — выбора, это представление совершенно чуждо советскому стилю мышления. Когда наставники общества смотрят назад и объясняют нам то, что произошло, они в каждом повороте событий усматривают объективную необхо­димость — благо задним числом это сделать нетрудно. Когда они смотрят вперед, они заранее каждое будущее решение властей объявляют тоже объективной необходимостью. Твор­ческий акт, открытие, изобретение — все это также оказывается формами объективной необходимости. Изобретатель, согласно марксизму, не изобретает, а "удовлетворяет объективную потребность в изобретении".

Как всякий детерминизм и фетишизм советский марксизм не лишен доли мистицизма. Слова "объективная необходимость" только по форме напоминают о науке, по своему содержанию это эквивалент Рока у греков и Божьей воли у христиан. И подобно тому как христианские монархи производили свою власть от Бога, вожди марксистского общества производят свою власть от объективной необходимости. Услужливые жрецы истолковывают объективную необходимость так, как им велено сегодня. Рядовой советский человек, как и человек средневековья, принимает прорицания жрецов с некоторой долей недоверия, но саму законность жречества, законность основных принципов и подхода он под сомнение не ставит. Исторический материализм подается ему как наука, а к науке он испытывает полное уважение и доверие; наука для него — нечто бесспорное, как Бог для средневекового человека.

Параллель между стилем мышления советского человека и человека средневековья до Реформации, которую я настойчиво провожу, — отнюдь не внешнее, а напротив, глубинное сходст­во при чрезвычайно различающихся внешних символах. Мы имеем здесь то же социальное мироощущение, ту же концепцию личности и общества, личности и истории.

Средневековый стиль мышления и средневековый стиль жизни поддерживают друг друга. Говорят, что если человеку настойчиво внушать, что он вор, то он в конце концов и впрямь становится вором. Когда человеку постоянно внушают, что бытие определяет сознание, то это бытие в конце концов действительно начинает определять его сознание. Его личностное начало выветривается, он становится рабом обстоятельств. А так как вокруг себя он видит таких же ущербных людей, как и он, живущих по тем же законам, что и он, то его вера в справедливость основного тезиса исторического материализма становится незыблемой — с вытекающими отсюда последствиями для его поведения. Круг замыкается. И уже невозможно разобрать: ведет ли себя советский человек столь послушно по­тому, что верит в истмат, или он верит в истмат для того, чтобы ему был удобнее вести себя послушно.

Ну а начальство?

Те, кто стоит на самом верху лестницы, которым никто не может ничего приказать — свободны ли они, ощущают ли они себя творцами истории?

Вряд ли. Для того чтобы творить историю, мало занимать высокое положение; надо еще уметь творить. Все, что мы знаем о наших вождях, заставляет думать, что они этого не умеют. А без этого умения, без глубокого понимания мира и проник­новения в будущее, люди остаются рабами обстоятельств. Они живут в сутолоке сиюминутных проблем, они только реаги­руют, делают только необходимое, чтобы сохранить свое поло­жение. Политика в этих условиях сводится к интриге. Движе­ние нашего общества не подчинено творческой воле человека, оно происходит само по себе, вслепую, стихийно.

Я говорил выше о разных марксистах. Я хочу теперь проци­тировать Жана Жореса:

"Маркс заявлял, что до сих пор человеческое общество управлялось только фатальными силами, слепым движением экономических сил; институты, идеи были не сознательным делом свободных людей, а отражением осознанной обществен­ной жизни в человеческом мозге. В этом смысле мы находим­ся только в предысторическом периоде. Человеческая история начинается по-настоящему только тогда, когда человек, освободясь от тирании бессознательных сил, будет управлять самим производством по своему разуму и желанию".²⁴

Такой подход вызывает у меня полное понимание. Я, правда, не могу согласиться с чрезмерно категорической оценкой всего прошлого человечества — были в ней все же светлые прорывы влияния гения; в этих прорывах, быть может, и есть сущность истории. Но поставленную здесь цель я приветствую всей душой. Увы, мы сейчас дальше от этого идеала, чем когда бы то ни было.