Инес души моей

Голод начался из-за Арауканской войны. Никто не мог возделывать землю, ведь первое, что делали как индейцы, так и испанцы, — сжигали посевы и убивали скот противника. Потом на Чили обрушились засуха и чивалонго, или, по-нашему, тиф, от которого умерло огромное количество людей. В довершение несчастий случилось нашествие лягушек, которые покрывали землю смрадной слизью. В это ужасное время испанцы, которых было очень мало, питались тем, что им удавалось украсть у мапуче, а сами мапуче, которых были тысячи и тысячи, бродили по пустынным полям, теряя сознание от голода. Отсутствие пищи заставляло их есть плоть себе подобных. Богу должно быть известно, что эти несчастные поступали так не от греховности своей натуры, а по необходимости. Один хронист, который участвовал в южных кампаниях 1555 года, писал, что индейцы покупали части человеческих тел, как покупают части туши ламы. Голод… Тот, кому не довелось жить в голодные времена, не имеет права судить других. Родриго де Кирога рассказывал мне, что в раскаленном аду джунглей индейцы чунчо пожирали собственных товарищей. Заставляла ли нужда и испанцев грешить этим, он не говорил. Но Каталина уверяла меня, что виракочи от других смертных не отличаются, и некоторые выкапывают мертвецов из могил, чтобы зажарить их бедра, или с той же целью ходят в долину ловить индейцев. Когда я сообщила об этом Педро, он, дрожа от возмущения, заставил меня замолчать, потому что ему казалось невозможным, чтобы христианин мог совершать такие гнусности. Тогда мне пришлось напомнить ему, что благодаря мне он питался немного лучше, чем остальные обитатели колонии, и поэтому ему самому стоит помолчать. Достаточно было хоть раз увидеть безумную радость тех, кому удавалось поймать крысу на берегу Мапочо, чтобы понять, что и людоедство могло иметь место.

Фелипе, или Фелипильо, как ласково называли парнишку-мапуче, везде следовал за Педро, будто тень. Индеец окончательно прижился в городе, сделавшись любимцем солдат, которых забавляло, как он копирует жесты и голос губернатора без тени насмешки, а только из восхищения. Педро делал вид, что не замечает этого, но я знаю, что ему льстило молчаливое внимание и расторопность мальчика при выполнении поручений: Фелипе начищал ему доспехи песком, затачивал шпагу, смазывал ремни, если удавалось найти немного жира, и, самое главное, ухаживал за Султаном, как за родным братом. Педро относился к мальчику с тем радостным безразличием, с каким относятся к верному псу; ему даже не нужно было ничего говорить Фелипе, потому что тот без слов угадывал желания тайты. Педро приказал одному солдату научить парнишку обращаться с аркебузой, «чтобы он мог защищать дом и женщин в мое отсутствие». Эти слова Педро задели меня, ведь это я всегда защищала дом и всех домочадцев — не только женщин, но и мужчин. Фелипе был молчалив и склонен к созерцанию: он мог часами сидеть в одной позе, как какой-нибудь древний монах. «Он лентяй, как и все в его племени», — говорили о нем. Под предлогом занятий языком мапудунгу — эта обязанность была почти невыносима для него, ведь меня он презирал за то, что я женщина, — я выведала у него большую часть того, что сейчас мне известно о мапуче. Они поклоняются Святой Земле, которая кормит их: люди берут у нее только необходимое и благодарят за это, а сверх необходимого никто не берет и не пытается ничего накопить; мапуче не понимают, что такое работа, потому что у них нет понятия о будущем. А золото — для чего оно нужно? Земля никому не принадлежит, море — тоже; от одной мысли о том, что можно обладать ими и делить их, Фелипе, обыкновенно угрюмый, покатывался со смеху. Люди тоже никому не принадлежат. Как могут уинки покупать и продавать людей, если те не их собственность? Иногда мальчик в течение двух или трех дней бывал особенно молчалив, мрачен и ничего не ел и, когда его спрашивали, что с ним происходит, отвечал всегда одно и то же: «Есть дни радостные и дни печальные. Каждый — хозяин своего молчания». Отношения с Каталиной у него не ладились: она не доверяла ему. Но они рассказывали друг другу свои сновидения, потому что для обоих дверь, соединяющая две половины жизни, дневную и ночную, была всегда открыта и с ними посредством снов связывалось божество. Не обращать внимания на сны нельзя, это приводит к большим несчастьям, уверяли они. Фелипе не позволял, чтобы Каталина гадала ему на своих бусинах и ракушках, перед которыми он испытывал суеверный ужас, и отказывался пить ее лекарственные настои.