Инфанта (Анна Ягеллонка)

Когда обозный Карвицкий припомнил королю эту обязанность и настаивал на приёме Анны, король назначил день, согласился без труда и не показал уже ни малейшего пренебрежения и неохоты. Он чувствовал в этих последних часах своей жизни, что вина недоразумения не лежала на принцессе, но на нём одном.

Справедливое возмущение Анны вызвало то, когда обманом с её двора выкрали для короля Ханну Заячковскую. Крайчий и подчаший старались гнев сестры обрисовать такими красками, что разъярили короля до наивысшей степени. Стремились потом, пользуясь этим, чтобы примирения не допустить, разносили слухи, клеветали на Анну и, если бы не старания Карвицкого и Жалинских, возможно, до перемирия никогда бы не дошло.

Объявленное прибытие принцессы, которую её тогдашний охмистр Конецкий и Жалинская хотели сопровождать, выгнало обоих королевских фаворитов, не смеющих показаться на глаза Анне. Они должны были скрыться, равно как более деятельные их помощники.

На эту аудиенцию был назначен утренний час; заранее объявили, что больного короля сестра долго задерживать не могла, и никакими жалобами и сожалениями не беспокоила. Доктор Фогельведер один собирался быть свидетелем встречи, так как Карвицкий хотел остаться у двери, которую охранял недостойный, развратный жулик Княжник.

Встать с ложа король не мог, не думал; покрыли его шёлковым плащиком и он остался лежать с прикрытыми ногами.

Действительно, это был для обоих торжественный час; принцесса Анна знала наверное, что брата уже не увидит живым, что имела попрощаться с ним навеки. И он так же не надеялся выжить и чувствовал себя по отношении к сестре виноватым. Одно то, что он сам был очень несчастным, должно было выхлопотать ему прощение.

С того времени, как они с Анной не виделись, перемена в лице Августа была чрезмерна велика, ужасна и значительна. Истощение, желтизна, обострённый временами взгляд и вдруг сонный и измождённый, неразборчивая речь, глухой голос, громкое и тяжёлое дыхание делали его на вид страшно похудевшим и словно догорающим.

Временами его охватывала как бы горячка и раздражение, чаще, однако, он впадал в род сонной апатии, в оцепенение равнодушия ко всему.

Когда час, в котором принцесса хотела подойти, приближался, король легко его мог узнать, потому что те, что обычно не отступали от его ложа, неожиданно исчезли, остался Фогельведер; в комнате было пусто, в соседней тихо.

Шелест одежды и медленная походка направили взгляд больного на дверь, он немного приподнялся, беспокойный.

На пороге послышался шёпот, дверь медленно отворили. Карвицкий впустил одетую в чёрное, ступающую шатким шагом, смешанную, бледную принцессу Анну. За ней шла Жалинская, которая задержалась на пороге.

Волнение пришедшей было так велико, что должно было разразиться слезами, но тихими; она прижала к устам платочек, склонила голову, и несмело, не говоря ни слова, покорно подошла к королевскому ложу.

Вид брата, на лице которого уже смерть запечатлела своё клеймо, разоружил жалующуюся и скорбящую.

Чем же были её личные страдания в сравнении со страданиями этого умирающего и отчаявшегося последнего из рода, который сходил один, без семьи, измученный отчаянием, утомлённый жизнью, без какого-либо самого маленького утешения.

Август достал из-под одеяла бледную дрожащую руку и протянул к сестре, которая схватила её и с чувством поцеловала.

Только теперь их взгляды встретились. Король глядел на сестру без гнева, мягко, спокойно, как если бы всё прошлое ушло в забвение. Он шептал, но услышать она ничего не могла.

Анна хотела что-то поведать, но голос ей изменял, не имела дыхания. Только после передышки, видя его таким страдающим, а в нём вместе короля, отца и брата, почитая главу семьи, она сказала покорно:

– Если я в чём ошибалась и была причиной какого негодования вашего королевского величества, соблаговолите меня простить. Злой воли не имела и злые люди, пожалуй, приписать могли её мне.

Король, несомненно боясь, как бы дальнейший разговор в этом предмете не был причиной взаимных раскаяний, живо прервал:

– Следует взаимно друг друга простить. Ты убедишься в завещании, которое тебе отдаю, что я о тебе помнил, и не позволил, чтобы родство тебе было во вред. Будь здорова…

Голос ослаб, он снова вытянул руку – Анна расплакалась.

Затем Август дал знак Фогельведеру, который догадался, о чём речь, и подал ему лежащее на столе завещание, чтобы тот отдал принцессе.

Как бы исполнив эту обязанность, ему было срочно расстаться с Анной, ещё раз попрощался с ней король, она поцеловала ему руку и, рыдая, с закрытыми глазами, вышла, поддерживаемая Жалинской, которая сразу, выйдя за порог, по-своему начала выговаривать и гневаться.

Но бедная принцесса ничего не слышала и не знала, что с ней делается.