INFERNALIANA. Французская готическая проза XVIII–XIX веков

— Что ж, это уже четыре франка, и у нас есть лишних двадцать су! Мы купим на них стаканчик грога для папаши Нежо, нашего благодетеля!

— Довольно, господа, позабавились, и будет! — вмешался господин Бюно, обращаясь к студентам тоном властного добродушия, почти по-отечески.

— Позабавились? Но ведь это очень серьезно! Мы желаем получить это письмо и заплатим за доставку!

— Быть может, господин Нежо считает, что мы слишком зарвались? Надо умерить наши аппетиты. Удовлетворимся тем, что дадим три франка под тысячу процентов…

Нежо сохранял прежнее бесстрастие.

— А я предлагаю всем сброситься, чтобы получить завтра утром письмо… при условии, что патрон громко и внятно прочтет его! — вскричал один из молодых людей, больше других раздраженный этим тупым равнодушием.

— Жертвую пятьдесят сантимов, — добавил другой, бросая монетку на жестяную подставку для графина, бывшую некогда ярко-красного цвета, а теперь совершенно облезлую. — Ну, дамы и господа, тряхните карманом! Три франка! Всего лишь три франка! Нам нужно набрать три франка! Осталось собрать два франка пятьдесят сантимов!

Студент поднялся и обошел стол, звеня монеткой в деревянной плошке наподобие бродячих акробатов, расхваливающих свои трюки перед деревянными подмостками на Елисейских полях. Все молодые люди внесли свою лепту. Да и старые постояльцы машинально кинули в плошку свои су.

— Ура, господа! Мы имеем теперь эти драгоценные три франка! Патрон, передаю их вам. Под тысячу процентов, Нежо! Иными словами, вам придется заплатить тридцать франков из наследства.

— Рассказывайте после этого о добродетельных, расчетливых людях, которые умеют вести свои дела! Вот перед вами Нежо, кассир, бухгалтер, живой счетчик, — великий дока в вопросах дебета и кредита — и он закладывает свое имущество, пусть даже гипотетическое, на двадцать четыре часа из расчета тридцать тысяч процентов в месяц. На таких условиях, дорогой мой, я готов ссужать вас в течение года!

Постояльцы меблированных комнат господина Бюно с бессмысленным видом внимали всем этим цифрам, посмеиваясь над шутками веселых студентов. Никому из них никогда бы и в голову не пришло принять всерьез предположение, что три франка способны принести тридцать, а за год — в триста шестьдесят раз больше.

Сам же Нежо следил за расчетами с видом знатока, вознаградив шутников одобрительным кивком.

— При таком подходе, господа, — сказал он, — вы завладели бы наследством! К несчастью, вам предстоит потеря трех франков, вот и все! Однако вы сами этого захотели!

— Этот Нежо уже и мечтать не способен! — воскликнул один из студентов, сворачивая салфетку, поскольку ужин завершился. — Этот моллюск уже смирился с тем, что придется жить и умереть на своих камнях. Папаша, ведь вам всего пятьдесят! В конце концов, у вас еще есть будущее! А когда имеешь триста франков ренты, когда сидишь за своими гроссбухами с утра до вечера, чтобы получить дополнительные шестьсот, когда проводишь все дни с первого января по тридцать первое декабря в уютном доме Бюно, необходимо искать прибежище в будущем, ибо только оно спасает от настоящего, нужно возлагать надежды свои на случай, поскольку ничего другого не предвидится!

— Да уж, случай! От этого должника ничего не дождешься, господа!

— Э, не всегда, папаша, не всегда! Лишь случай может увеличить капитал на тысячу процентов за одни сутки! До завтра и удачи всем нам!

Студенты ушли; старики поднялись к себе порознь или сбившись в группы: одни собирались лечь, другие — сыграть партию в пикет или в безик. Бюно удалился на кухню.

Владелец же пресловутого письма взял шляпу с намерением выйти на улицу — ибо после ужина он отправлялся к мелкому торговцу по соседству, дабы вновь заняться приходо-расходной книгой. Но им овладела, помимо его воли, некая задумчивость, и он, поглощенный своими мыслями, принялся расхаживать по опустевшей столовой.

«В конце концов, — говорил он себе, — случались вещи куда более невероятные! Что, если я вдруг разбогатею? Я, Франсуа Нежо! Что бы я сделал в таком случае?» — мысленно вопрошал он себя, озираясь вокруг.

Пытаясь ответить на этот вопрос, он услышал, как пробило восемь часов в приюте Милосердия.

— Прекрасно! — вскричал он, бросаясь к выходу. — Не хватает мне опоздать! Вот сумасшедшие юнцы!

Этот заключительный возглас положил конец честолюбивым устремлениям, зародившимся было в мозгу Нежо. Он поспешил к своей работе, завершив же ежедневные труды, отправился спать с механическим постоянством кривой лошади, которая в течение десяти лет вращает один и тот же мельничный жернов.

Жалкое впечатление производил этот человек с пожелтевшей лысиной, тусклым взором, шаркающей походкой. Никогда, быть может, не воплощались в столь законченном облике посредственный ум, ограниченный кругозор, неудачливость и множество других свойств, которые заставили это существо влачить тягостное существование в бесконечной бесплодной работе.