Infernaliana или Анекдоты, маленькие повести, рассказы и сказки о блуждающих мертвецах, призраках, демонах и вампирах

Дела у привратника было немного: ворота он открывал лишь раз в год, когда в замке появлялся господин, который брал меня за подбородок и говорил с моей дуэньей на непонятном мне бискайском наречии. По счастью, я научилась говорить прежде, чем меня отослали в замок, иначе, в компании двух моих подруг по заточению, так и осталась бы бессловесной. Привратника я видела лишь в те краткие минуты, когда он подавал нам обед через решетку единственного окна. Правда, моя глухая дуэнья зачастую кричала мне в уши какие-то моральные наставления, но я едва понимала их, точно сама была глухой, ибо она толковала мне о супружеских обязанностях, не объясняя, в чем состоит супружество. Служанка-заика также часто пыталась рассказать мне какую-нибудь историю, по ее уверению, очень забавную, но никогда не могла продвинуться дальше первой фразы и потому останавливалась и уходила, бормоча извинения, которые давались ей с таким же трудом, как сама история.

Я уже говорила о господине, раз в год приезжавшем повидать меня. Когда мне исполнилось пятнадцать, этот господин посадил меня в карету вместе с моей дуэньей. Вышли мы оттуда на третий день или, вернее, на третью ночь, так как было уже довольно темно. Какой-то незнакомец отворил дверцу кареты и сказал:

— Вы находитесь на площади Белькур; на углу дом прево Жака де ла Жакьера. Куда прикажете вас отвезти?

— Прикажите въехать в первые ворота за домом прево, — ответила моя дуэнья.

Тут Тибо насторожился, так как по соседству с ними в самом деле жил некий господин де Сомбр, слывший невероятным ревнивцем.

— Мы въехали в ворота, — продолжала Орландина. — Нас провели в просторные и богатые покои, а оттуда по витой лестнице в очень высокую башню, окна которой были затянуты толстым зеленым сукном. Башня была, однако, хорошо освещена. Дуэнья усадила меня в кресло и дала мне для развлечения мне свои четки, а сама вышла и заперла дверь на два оборота ключа.

Оставшись одна, я отбросила четки, взяла ножницы, висевшие у меня на поясе, и разрезала зеленую материю, закрывавшую окно. В соседнем доме я увидела другое окно, а сквозь него — ярко освещенную комнату, где пировали три кавалера и три молодые девушки. Они пели, пили, смеялись и целовали друг друга…

Орландина прибавила и другие подробности, а Тибо чуть не задохнулся от хохота, так как она описывала его позавчерашнюю пирушку с друзьями и тремя молодыми девицами из города.

— Я внимательно наблюдала за ними, — возобновила Орландина свой рассказ, — как вдруг услышала, что дверь отворяется. Я тут же схватилась за четки. Вошла моя дуэнья. Она взяла меня за руку и, ни слова не говоря, снова повела в карету. Ехали мы долго и остановились у последнего дома предместья. Дом тот казался всего-навсего хижиной, но внутри все было обставлено весьма красиво, в чем ты сам убедишься, когда арапчонок укажет нам дорогу — ибо я вижу, что он нашел огниво и зажег фонарь.

— Скажи, будь добра, потерявшаяся красавица, — прервал Тибо, целую ручку молодой дамы, — одна ли ты живешь в этом домике?

— Совсем одна, — ответила дама, — с этим арапчонком и моей дуэньей. Но не думаю, что дуэнья сегодня вернется домой. Господин, приказавший отвезти нас в хижину, два часа назад велел нам встретиться с ним у одной из его сестер; но поскольку он послал карету за священником, нам пришлось идти пешком. На улице один прохожий остановил нас, восхищаясь моей красотой; глухая дуэнья подумала, что он сказал мне какую-то грубость, и принялась поносить его. В ссору стали вмешиваться и оказавшиеся рядом люди. Я испугалась и убежала; арапчонок побежал за мной, упал и уронил фонарь; тогда-то, месье, я к своему счастью встретила вас.

Тибо собрался было ответить любезностью, как вдруг появился арапчонок с зажженным фонарем. Они двинулись в путь и дошли до одинокой хижины в конце предместья; арапчонок отпер дверь ключом, висевшим у него на поясе. Убранство хижины отличалось изысканностью, и среди драгоценных предметов обстановки выделялись кресла, обитые генуэзским бархатом с золотой бахромой, и кровать, крытая венецианским муаром. Но все это мало заинтересовало Тибо; он видел только прелестную Орландину.

Арапчонок приготовил ужин и накрыл на стол. Тибо заметил, что то был не ребенок, как ему показалось вначале, а старый черный карлик отвратительной наружности. Карлик принес на позолоченном блюде четырех аппетитных куропаток и бутылку превосходного вина. Тибо никогда не доводилось есть и пить ничего столь вкусного; по его жилам, казалось, заструился сверхъестественный огонь. Что же касается Орландины, то ела она немного, но все время посматривала на своего гостя, то бросая ему нежные и невинные взгляды, то всматриваясь в него такими лукавыми глазами, что молодой человек едва не терялся.

Наконец арапчонок пришел убирать со стола. Тогда Орландина взяла Тибо за руку и сказала: