Охнув, монстр шарахнул её рукой, отчего меч отлетел в сторону. Урсула повернулась, чтобы побежать за оружием, но сильная рука схватила её за волосы, убранные в хвост, и рванула к земле.
Урсула упала на сломанные рёбра, и всё её тело разлетелось на куски в агонии.
В отчаянии она пнула ногами, стараясь освободиться, но монстр обхватил когтями её горло и сжал как змея, душащая добычу.
Постепенно пододвигаясь к её лицу, золотые глаза смотрели на неё с примитивным интеллектом.
Монстр сжал ещё сильнее. Трахея Урсулы распласталась с тихим хлопком, и боль пронзила её разум.
Говорят, в последние моменты перед глазами проносится жизнь — серия неподвижных кадров, спроецированным подсознанием для умирающего разума. Для Урсулы всё началось в пятнадцать: пожарный, вытаскивающий её из-под обломков церкви Святого Этельбурга, вспышки камер, когда она выходила из зала суда со своей первой приёмной семьей. Следующие кадры были размытыми, одна семья за другой, и всё сопровождалось саундтреком из цоканья языком, криков, а затем визгов «Я больше не могу терпеть эту девчонку!»
Когда её лёгкие готовы были взорваться, череда кадров остановилась. Её крохотная квартирка на Боу промелькнула последней. Те два засранца-студента, подравшиеся в клубе. Наконец, слова Руфуса эхом отдались в её голове.
Он прав. Потому что теперь её дерьмовая жизнь закончилась в месиве из сломанных костей и горящих лёгких.
В Урсуле вспыхнула последняя вспышка ярости — ярости из-за несправедливости и тщетности всего этого. Она не просила об этом — не просила быть загадочной девочкой без семьи, не просила об инфернальном пламени внутри неё. Злость накатила как жаркая магма по венам. Она вырвалась из Урсулы, кипящая и вулканическая. Она прижала пылающие руки к блестящим глазам монстра.
Руки отпустили её горло, и Урсула услышала собственный крик.
Глава 8
Горячая кровь булькала в горле Урсулы, проникая в лёгкие. Она тонула в собственной жидкости, и в сознании её удерживала только агония, терзавшая всё тело. Затем перед глазами всё размылось, и ей уже стало плевать на несправедливость её короткой жизни. Она просто хотела поспать, мирно отдохнуть в тишине, избавленная от этой агонии, разрывавшей разум на куски.
Но вместо тишины до её ушей доносился мелодичный звук. Кестер снова говорил на ангельском… но Урсула понимала слова, что-то там про целительные воды и высасывание боли. Перед глазами начало проясняться. Она мельком увидела сверкнувшие над ней зелёные радужки. Кестер стоял возле неё на коленях, напевая заклинание, и его лоб был обеспокоенно нахмурен.
Пока он говорил, Урсула чувствовала, как её кости смещаются и встают на место, а боль медленно приглушается. Она аккуратно потрогала свою шею. Та всё ещё пульсировала, но кожа сделалась гладкой и зажила. Урсула перекатилась, кашлянув кровью на почерневшую землю.
Сидя на корточках рядом, Кестер улыбнулся.
— Полагаю, это не лучшее празднование дня рождения в твоей жизни. Но ты справилась.
— Говнюк, — Урсула едва выдавила это слово. Её горло до сих пор саднило.
— Разве так положено говорить с мужчиной, который только что спас тебе жизнь?
Урсула поднялась на колени, хрипя. Пусть её рёбра и левая рука зажили, но они до сих пор пульсировали болью.
— Это было не испытание. Эта штука меня едва не убила, — терпение у нее совершенно закончилось.
— Я же тебе говорил. Я не контролирую такие вещи; это делает Эмеразель. Я на самом деле не бог, даже если выгляжу богоподобно.
— Скажи мне, что происходит, иначе я разрежу тебя пополам.
Кестер задумчиво склонил голову набок.
— Ну ладно. Я привез тебя к Эйвбери для испытания. Чтобы стать гончей ада, ты должна победить демона.
Урсула шагнула поближе, всё ещё держа меч.
— Я думала, сражение с демоном… с теневым охотником, или как ты там его называешь… обнулит мой долг.
Кестер покачал головой.