Инферно

Гостей ожидалось немало: сотни три родственников плюс пара десятков семейных от Ветеранов, вместе с женами и детьми. Наличие у нас некоторого количества ребятни их безумно удивляло, но масштабы происходящего они не представляли даже приблизительно. Вероятно, считали, что Первожрец вновь умудрился подобрать где-то парочку уникальных для Друмира явлений.

Ради сглаживания впечатлений предельно ужали процедуру переброски в Замок. Портал открывался сразу в гостевую зону, усиленный караул сверялся со списком и, улыбаясь, провожал гостя в нарядный двор Первохрама. Пара внимательных гончих вовсю вертела ушами, пытаясь учуять любую гнильцу. На этот раз надежда на собачек была невелика — мои преданные детекторы фальши плющило от шквала эмоций семи сотен человек. Причем каких эмоций! Не ленивых повседневных мыслей, а бушующего урагана страстей!

Детский визг и счастливый смех переполняли древние стены. Клянусь адамантовым посохом — такого Друмир еще не видел. Удивленно ахали и крутили головами родители, глядя, как их стремительно растущие детишки джигитуют на гончих, чешут за ушами драконов и гордо демонстрируют зачаточное владение магией.

Мы не стали режиссировать хоровое пение или бодрые считалки с театральными сценками — лишнее все это, наносное. Пригласи мы хоть весь эстрадный бомонд, нам не удалось бы добиться и десятой доли тех эмоций, которые испытывала мать при виде ожившего, веселого и загоревшего сына, заливающегося счастливым смехом в обнимку с облизывающим его щенком.

Наши клановые клерики раз за разом вытаскивали гостей из транса, шока, а то и спасали от сердечного приступа. Освежающее прикосновение исцеляющего заклинания — и заикающийся ступор синеющего лица сменялся прорвавшимся водопадом счастливых слез. Магия работала лучше пощечин, стакана воды или ватки с нашатырем.

Рядом со мной столбом замер осоловевший Стас. Его красавица жена крепко стискивала ладонь ушедшего в срыв мужа и беззвучно плакала. Двое ее пацанов уже вовсю носились с нашим детсадом, а впечатлительная дочка не сводила восхищенного взгляда с Данунаха.

Катю, супругу особиста, я понимал как никто другой. Мы показали ей новую грань Друмира, в которой ее семья может быть вместе, не лишая ребят кусочка детства.

Стас, глядевший глубже, а понимавший еще больше, потрясенно покачал головой:

— Глеб, одни люди назовут тебя Святым и от всего сердца благословят, а другие — проклянут, с самой искренней ненавистью… И я не знаю, кого будет больше…

Затем, оценив, как долго тужившийся пятилетний воин породил-таки к жизни бабочку-фамилиара, он прикусил губу и посмотрел мне прямо в глаза:

— А вот за это — тебя уже никогда не оставят в покое. Сотня уникальных воинов-универсалов — ведь это похлеще атомной бомбы! Кому-то колом станет поперек горла потенциальное усиление твоего клана, а то и всего русского кластера. Кто-то захочет их подмять под себя, а третьи возжелают запереть в подвале, изучая способы воспроизводства, противодействия и контроля…

— Нужно было оставить их умирать в хосписе? — вопросом на вопрос ответил я. — Половина из них уже лежит в холодильнике морга, вторая половина — ждет освобождения ячеек…

Жена Стаса вздрогнула, умоляюще посмотрела на мужа. Тот раздраженно дернул щекой:

— Да нет, тут у тебя выбора не было, я все понимаю. Просто показываю текущий расклад.

Я кивнул:

— Знаю, Стас, знаю. Нас будут резать по десятку причин, так уж звезды сложились. Поводом больше, поводом меньше… А вот ребят спасли, школу и детсад открыли, нарабатываем методы учебы, воспитания и тренировок… Посмотри на своих пацанов — они ведь сейчас счастливы, им тут гораздо интересней, чем в сырой и бездушной Москве. Никогда не заболеют, не погибнут от несчастного случая, в руках маньяка или под колесами пьяного мажора. Ну а всяких «Котов» мы рано или поздно зачистим… Я помню твои планы: дать детям время окончить школу и позволить им самим сделать свой выбор. Но вот только нет у нас этого времени. Не сегодня завтра лопнет в небесах последняя струна, и окажетесь вы по разные стороны реальности…

Стас со своей половинкой покосились на небо. Одна — испуганно, другой — с беспомощной тоской.