Более половины тысячелетия спустя, в 1797 году Венецию завоевал Наполеон, который забрал коней себе. Они были доставлены в Париж и эффектным образом украсили вершину Триумфальной арки. И наконец, в 1815 году — после поражения Наполеона при Ватерлоо и его ссылки — кони были сняты с Триумфальной арки и доставлены на барже обратно в Венецию, где и были вновь установлены, уже на фронтальном балконе собора Св. Марка.
Хотя Лэнгдон и был неплохо знаком с историей этих лошадей, на сайте ARCA нашлись данные, которые его поразили.
Декоративные хомуты появились на шеях лошадей в 1204 году и сделали это венецианцы для облегчения транспортировки судном от Константинополя до Венеции, чтобы скрыть места, где были разъединены головы.
— Роберт, — раздался голос Сиенны.
Лэнгдон отвлекся от своих мыслей, повернулся и увидел, что Сиенна пробирается через толпу и Феррис рядом с ней.
— Лошади в стихотворении! — выкрикнул Лэнгдон взволнованно. — Я понял это!
— Что? — Сиена выглядела растерянной.
— Мы ищем предательского дожа, который отрубал головы лошадям!
— Да?
— Стихотворение не относится к живым лошадям. — Лэнгдон указал вверх на фасад Св. Марка, где луч яркого солнца освещал четыре медных статуи. — Оно относится к этим лошадям!
Глава 73
На борту «Мендасиума» у доктора Элизабет Сински дрожали руки. Она смотрела видеофильм в кабинете хозяина, и хотя она видела некоторые ужасные вещи в своей жизни, это необъяснимое кино, которое сделал Бертран Зобрист до своего самоубийства, заставило ее до смерти похолодеть.
Она смотрела на экран, на котором дрожащая тень с клювообразным носом была спроецирована на мокрую стену подземной пещеры. Силуэт продолжал говорить, гордо описывая шедевр — произведение под названием Ад — которое должно спасти мир путем сортировки населения.
Бог спасет нас, думала Сински.
— Мы должны… — сказала она дрожащим голосом. — Мы должны найти это место под землей. Может быть, еще не слишком поздно.
— Продолжайте смотреть, — ответил хозяин. — Дальше происходит еще более странное.
Внезапно тень маски выросла на влажной стене, вырисовываясь прямо перед нею, пока фигура внезапно не превратилась в скелет.
Сински уставилась на полностью экипированного врачевателя чумы — завернутого в черный плащ и в леденящей крючковатой маске. Лекарь подошел прямо к камере, его маска заполонила весь экран, создавая ужасающий эффект.
«Самые жаркие уголки в аду, — прошептала она, — оставлены для тех, кто во времена величайших нравственных переломов сохранял нейтралитет».
Сински почувствовала гусиную кожу у себя на шее. Это была та же самая цитата из записки, которую Зобрист оставил для нее на стойке авиакомпании, когда она ускользнула от него в Нью-Йорке год назад.
— Я знаю, — продолжал врачеватель чумы, — некоторые называют меня чудовищем. — Он сделал паузу, и Сински почувствовала, что его слова обращены к ней. — Знаю, есть такие, кто считает меня бессердечным зверем, скрывающимся под маской. — Он опять замолчал, подходя ближе к камере. — Но я не безлик и не бессердечен.
С этими словами Зобрист стянул с себя маску и опустил капюшон плаща, обнажив лицо. Сински оцепенела, уставившись на знакомые зелёные глаза, которые в последний раз видела в затемнённом офисе Совета по международным связям. На этом видео в его глазах были те же огонь и страсть, но сейчас в них было что-то ещё — дикий энтузиазм сумасшедшего.
— Меня зовут Бертран Зобрист, — сказал он, уставившись на камеру. — И это моё лицо, открытое всему миру. Что касается души… если бы я мог вынуть своё пламенное сердце, как Господь у Данте для его возлюбленной Беатриче, вы бы увидели, что меня переполняет любовь. Глубочайшая любовь. Ко всем вам. И более всего — к одному существу.
Зобрист подошёл ещё ближе, заглядывая прямо в камеру и говоря нежным голосом, будто обращаясь к предмету своей любви.
— Любовь моя, — прошептал он, — мой драгоценный дар. Ты мой источник красоты, конец всех пороков, средоточие все видов добродетели, моё спасение. Это с тобой мы лежали рядом обнажёнными и благодаря тебе я преодолел бездну и обрёл силы на то, что я сделал.
Сински слушала с отвращением.
— Любовь моя, — продолжил Зобрист печальным шёпотом, отдающимся эхом в призрачной подземной пещере. — Ты моё вдохновение и мой проводник, мой Вергилий и моя Беатриче, всё в одном, и этот шедевр столь же твой, как и мой. Если ты и я, как несчастные влюбленные, никогда не коснёмся друг друга снова, я должен обрести покой, зная, что вверил будущее твоим нежным рукам. Моя работа внизу окончена. И сейчас для меня наступило время, чтобы вновь подняться в мир наверху… и вновь увидеть звёзды.
Зобрист замолчал, и спустя мгновение эхо в пещере повторило слово «звёзды». Затем, очень спокойно, Зобрист протянул руку и коснулся камеры, заканчивая передачу.
Экран погас.
— Подземное пространство, — сказал хозяин, отворачивая монитор. — Мы не узнали его. А вы?