Инферно Габриеля

— Она считает, что нам с вами нужно подружиться. Но я скажу вам то же, что говорил ей: это невозможно.

Джулия с трудом проглотила комок в горле.

— Почему?

— Над нами висит дамоклов меч всевозможных правил и положений. Университетская бюрократия неистощима на запреты и ограничения. Профессорам запрещено дружить со студентами и аспирантами. И наоборот. Но даже если бы мы были просто Джулианной и Габриелем, сидящими за пиццей, вам и тогда не захотелось бы дружить со мной. Я — магнит, притягивающий грех, а вы — нет. — Он печально улыбнулся. — Как видите, ситуация безнадежная. «Оставь надежду, всяк сюда входящий».

— Я не верю в безнадежные ситуации, — прошептала Джулия, обращаясь к большой серебряной вилке.

— Аристотель говорил, что дружба возможна лишь между двумя добродетельными людьми. Стало быть, дружба между нами невозможна.

— Никто не является добродетельным до конца.

— Почему же? Вы вполне добродетельная девушка. — Габриель выразительно посмотрел на нее. В его взгляде было что-то похожее на искренний восторг. Восхищение. Было и еще что-то… невыразимо грустное.

— Рейчел мне говорила, что в «Лобби» вы числитесь среди VІР-персон, — быстро переменила тему Джулия.

— Что есть, то есть.

— Она преподнесла мне это как тайну. Почему?

— Почему вы так думаете? — спросил Габриель, которому не хотелось перескакивать с одной щекотливой темы на другую.

— Не знаю, иначе бы не спрашивала.

— Я бываю там регулярно, отсюда и VIP-статус. Хотя в последнее время я туда редко забредаю.

— А зачем вы вообще туда ходите? Танцевать вы не любите. Только чтобы выпить? — Джулия обвела глазами простой, но уютный интерьер ресторанчика. — Здесь ведь тоже можно выпить. И обстановка намного приятнее. У немцев есть такое слово — «gemütlich», что значит «уютный».

«И никаких „эмерсоновских шлюх“ поблизости», — мысленно добавила она.

— Нет, мисс Митчелл, обычно я прихожу в «Преддверие» не ради выпивки.

— Тогда зачем?

— Неужели не ясно? — Он поморщился и покачал головой. — Впрочем, для такой, как вы, наверное, нет.

— Что значит «для такой, как вы»?

— Это значит, что вы не представляете, о чем спрашиваете. — Он не произносил слова, а сердито выплевывал их. — Если бы представляли, то не стали бы донимать меня подобными вопросами. Хотите знать, зачем я туда хожу? Извольте. Я туда хожу, чтобы искать женщин, с которыми можно потрахаться. Вот так-то, мисс Митчелл. Что, теперь довольны? — прорычал он.

Джулия втянула в себя воздух и задержала дыхание. Она сидела так, пока не взбунтовались ее легкие. Тогда она выдохнула и покачала головой, словно услышанное было наваждением:

— Почему я должна быть довольна? Мне больно это слышать. Я не только про душевную боль. У меня даже живот схватило. Вам этого не понять.

Габриель заложил руки за голову. Он злился не на Джулию, а на себя. Ему было очень стыдно. Часть его личности сделала это намеренно, чтобы оттолкнуть Джулию. Эта часть хотела предстать перед ней без всяких фиговых листков, показать профессора Эмерсона таким, какой он есть: мрачным, порочным созданием, вытащенным на свет добродетелью Джулии. Услышав это, она должна была бы бежать от него без оглядки.

Эта часть называлась его подсознанием и заставляла Габриеля действовать странно, даже дико и в высшей степени непрофессионально. Его сознание никогда бы не позволило произнести подобные слова вслух, особенно в присутствии аспирантки. Пусть это правда. Не каждую правду нужно предавать гласности. И здесь Джулия провоцировала его. Она словно сдирала с него профессорский глянец. Медленно, кусок за куском. Он не понимал, как это ей удается.

Легко оправдываться, когда тебя обвиняют во всех смертных грехах. Когда кричат, что ты оказался совсем не тем, за кого себя выдавал. Но Джулия просто смотрела на него, и в ее глазах не было ничего, кроме глубокого сожаления.

— Простите меня, — тихо сказал он. — Представляю, как противно вам было это слышать. Но иной реакции я от вас не ожидал. Я должен вызывать у вас отвращение. Вас должно отталкивать от меня. Всякий раз, когда я рядом, я только порчу вас.

— У меня нет такого ощущения.

— Вам просто оно не знакомо. А когда вы поймете, что это такое, будет слишком поздно. Адам с Евой тоже не понимали, что они потеряли, пока их не изгнали из рая.

— Кое-что об этом я знаю, — почти шепотом возразила Джулия. — И не из мильтоновского «Потерянного рая».

Неизвестно, куда бы завел их дальнейший разговор, но он был прерван появлением Кристофера, принесшего пиццу и салат. Габриель взял на себя роль хозяина. Он сам наполнил тарелку Джулии, следя за тем, чтобы ей достались самые вкусные кусочки.

Ели молча. Джулия вспоминала их первую совместную трапезу в «Гавани-60». Тогда они тоже молчали. В это время Кристофер включил музыкальный центр. Зал наполнился настолько светлыми и мелодичными звуками песни, что Джулия отложила вилку и превратилась в слух.

Габриель тоже перестал есть. Он слушал, а затем стал тихо подпевать. Песня говорила об аде и рае, о пороках и добродетелях.