Инферно Габриеля

Джулию поразило, что сейчас звучит именно эта песня, а не какая-то иная. Ведь Кристофер мог выбрать другую станцию или вообще не включать радио. Если это совпадение, то уж очень странное. Не менее странным было и то, что Габриель, оказывается, умеет петь.

— Какая чудесная песня. Как она называется?

— «You and Me» — «Ты и я». Это песня Мэтью Барбера. Он канадец, пишет песни и сам их исполняет. Кстати, там поется о добродетели и пороке. Добродетель для вас, ну а порок, естественно, для меня.

— Песня красивая, но грустная.

— Я всегда питал слабость ко всему красивому и грустному… Кстати, мисс Митчелл, время идет, а я так и не услышал от вас ни слова о плане вашей диссертации. — При этих словах Габриель надел на лицо маску профессора Эмерсона.

Джулия отодвинула тарелку и стала излагать основную идею диссертации. Она рассказала о противопоставлении двух пар — Паоло с Франческой и Данте с Беатриче. Но сказать о своем желании помочь паре грешников вырваться из Ада она не успела. У профессора Эмерсона зазвонил мобильный телефон.

Ей понравился рингтон — звон лондонского Биг-Бена. Габриель поднял палец, прося Джулию помолчать, пока он смотрит, кто ему звонит в столь поздний час.

— Простите, на этот звонок я должен ответить. — Он встал, быстро отошел на несколько шагов и нажал кнопку ответа. — Да, Полина. — Он перешел в соседнее помещение, но Джулия и там слышала его голос: — Что случилось? Где ты?

Дальнейшего разговора она не слышала. Она продолжила есть, запивая пиццу пивом. Кто же такая эта Полина? И почему он так встревожился, узнав, что она ему звонит? А может, М. П. Эмерсон и есть Полина? Возможно, его бывшая жена. Впрочем, инициалы М. П. могут быть и вымышленными. Могут быть неким кодом, смысл которого известен только Габриелю.

Габриель вернулся минут через пятнадцать. Он был бледен, сильно взволнован и едва не дрожал.

— Простите, я должен вас покинуть. Я за все заплатил и попросил Кристофера вызвать такси, когда вы закончите.

— Я и пешком дойду, — возразила Джулия, нагибаясь за сумкой.

— Ни в коем случае. Янг-стрит не то место, где девушке рекомендуется гулять ночью одной. — Он положил на стол сложенную купюру: — Этого хватит на такси и еще на какое-нибудь лакомство, если вам будет мало. Ужинайте спокойно и обязательно возьмите с собой все, что не сможете съесть.

— Мне стыдно брать эти деньги, — сказала Джулия, косясь на купюру.

— Джулианна, о стыде мы поговорим в другой раз. — (Видя, в каком он состоянии, она решила не спорить.) — Извините, что вынужден так спешно вас покинуть. Я…

«Кто же эта чертова Полина, если от профессорской самоуверенности не осталось и следа? Ведь ему сейчас плохо. Мучительно плохо».

Это был порыв, но совершенно искренний. Джулия протянула ему руку и была удивлена, когда он стиснул ее пальцы. Кажется, он даже был благодарен ей за этот жест поддержки. Габриель забыл, что торопится. Он гладил ей пальцы. Движения были очень знакомыми, словно он делал это в тысячный раз и словно она принадлежала ему.

Потом он поднес ее руку к губам и прошептал:

— «Как стоек запах крови; не хватит благовоний аравийских, чтоб эту ручку надушить»,[14] — прошептал он. Габриель трепетно поцеловал Джулии руку, но его взгляд был устремлен на свою ладонь. — Спокойной ночи, Джулианна. Увидимся в среду… если я буду здесь.

Ошеломленная Джулия кивнула. Выскочив из зала, Габриель бросился бежать. Она только сейчас спохватилась, что забыла вернуть ему свитер. Под пятидесятидолларовой бумажкой она обнаружила карту «Старбакса» и записку, торопливо набросанную на обороте конверта:

Дж.!

Неужели вы думаете, что я так легко сдамся?

Никогда не стыдитесь принимать подарок, если он вас ни к чему не обязывает.

Мой вас точно ни к чему не обязывает.

Ваш Габриель.

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

Наутро Джулия все еще не определилась, как ей быть с грантом. Главное — не торопиться с решением. Габриель был прав: университетская бюрократия отличалась болезненной подозрительностью, и любой намек на истинный источник такой щедрости был бы весьма опасен для профессора Эмерсона.

Ее поспешность могла бы навредить не только профессору, но и ей самой, попортив репутацию. Никакая серьезная и здравомыслящая аспирантка, а именно такой Джулия и стремилась выглядеть в глазах факультетской администрации, не пойдет в деканат и не скажет, что гранты ей не нужны. Поскольку выделенные деньги не имели никакого отношения к университетским фондам, все заявления вроде «Есть более достойные кандидатуры» отпадали сами собой. Но сам факт выделения гранта уже стал вехой в ее биографии. Чертой, которую не переступишь в обратном направлении. Джулия оказалась в ситуации, когда «положение обязывает», и поддерживать имидж серьезной, здравомыслящей аспирантки сейчас было куда важнее, чем тешить личную гордость, маскирующуюся под чувство собственного достоинства.