Infernum. Последняя заря (СИ)

Но в душе уже зародилась непокорность, которая призвана стать глашатаем свободной воли, не желающей пресмыкаться и послушно выполнять чьи-то капризы, но которая вместо этого каждый раз ведет к вынужденному подчинению. Юной душе не дано пока понять все эти превратности, она продолжает свой бунт, восставая каждый раз из праха в надежде, что в этот раз точно вырвется из сковывающих пут.

Ах, наказана? Ида развернулась, ушла в свою комнату и хлопнула дверью. Когда услышала торопливые шаги отца — интересно, бежит высказать за ее выходку с дверью или осознал ошибку и хочет извиниться, — она щелкнула замком!

— Ты что вытворяешь?! Несносная девчонка! Ида, что с тобой происходит? Почему ты так со мной поступаешь? — в голосе отца вместе с гневом слышались и нотки грусти.

— Никак я с тобой не поступаю! Два дня ареста, так два дня ареста. Заслужила, видимо, послушанием. Но я вправе выбрать, как провести эти два дня!

— Открой дверь! — Ида отчетливее услышала умоляющие нотки в голосе отца, а может, она хотела их услышать.

Она не ответила.

— Я сказал, открой дверь, что за представление ты тут устроила! Так ты мне платишь за доброту?! Я ради тебя все, а ты…. Может, стоило так же, как Йофас, — тут он резко притих, возможно, пожалел о сказанном, все знали, как Йофас любил «воспитывать» Ишаса.

— А может мне стоило быть как другие дочери? Непокорные, повышающие голос на родителей, ленивые, блу… — тут она прервалась, не стоило все же переходить границы. Ида хоть и была в эту секунду зла на отца, но уважения не потеряла. — И скажи мне, отец, сколько стоит доброта? И доброта ли это, если продается?

Старый Пот затих. Несколько долгих минут он не произносил ни слова, только слышалось его тяжелое дыхание. Потом раздался какой-то шорох, вероятно, он прислонился спиной к двери, сполз по ней и сел на пол.

— Я всегда хотел для тебя только лучшего, как мог оберегал и заботился. — Старый Пот заговорил медленно и спокойно. — Я знаю, что недостаточно тебе дал, но прости, что смог. Я сделал все, что в моих силах, возможно, тебе недостаточно, но это все, что у нас есть. Ты — все, что у меня есть.

Ида молчала. Ее сердце сдавила такая боль — какая же она все-таки неблагодарная. Как она могла так резко и несправедливо с ним обойтись. Конечно, он переживает о ней. И в этот момент стрелой мысль о сожалении пронзила другая, более острая и новая: он управляет ею, чувством вины и совестью. Ида попыталась отмахнуться от этой непривычной догадки. Невозможно! Отец любит ее. Она потянулась было к замку и в тот же момент Старый Пот сказал тихо, будто сдерживая слезы.

— Ну что ж, пойди, но только при одном условии, — Старый Пот затягивал с продолжением, будто не мог заставить себя произнести это разрешение до конца, — если Ишас пойдет с тобой!

Ида заплакала. Почему нельзя было сразу? Почему нужно было создавать сложности, ссориться, обвинять, упрекать. Когда она наконец открыла дверь и вышла из комнаты, то увидела только удаляющуюся спину отца. Ида хотела побежать за ним, обнять, поблагодарить, но что-то ее удержало на месте.

Вероятно, так просыпается гордость. Так рождается сомнение. Так умирает доверие.

***

Старый Пот

Он помнит тот день, когда привез ее в деревню. Помнит, как кутал в овечью шерсть, чтобы не замерзла — хотя на дворе стоял всего лишь первый день осени, но по вечерам уже веяло прохладой. Он бежал дождливой ночью. Бежал. Боялся остановиться даже на минуту, чтобы дух перевести. Все боялся, что его увидят, прознают, поймают, отберут. Боялся, что она закричит, заплачет, но малышка будто понимала, еще не разлепила глаза, а понимала, в какой опасности, поэтому не проронила ни звука, лишь пару раз прокряхтела. Невозможно. Он спасал ее, а она спасала его. Двое против истинного зла этого мира. Как можно было этот комочек, который еще ничего не понимал, оторвать от матери, как можно было с ним сделать то, что планировал его величество Патани. Разве могла она…

Старый Пот откинул страшные мысли, которые вот уже двадцать лет нещадно рисует его воображение. Мысли, из-за которых он по ночам от каждого шороха просыпается в холодном поту. Ему кажется, что не уберег, не успел, не защитил — за ней пришли. Первые годы, стыдно было признаться даже себе, он следил за каждым ее движением, боялся, а вдруг пророчество все же о ней? Вдруг именно она… Но отгонял каждый раз эту предательскую мысль. А потом Ида выросла, и Старый Пот стал беспокоиться уже о другом — если это она, то какой именно путь уготовлен ей. И лишь Создатель ведает, какой из них страшнее и опаснее. Первый — для мира, второй — для нее. Нет. Это не может быть она. Из стольких детей. Но даже если так, он не допустит, она никогда не узнает. Она не станет Ею. Он воспитал ее достойно. Ее вера крепка.