Инфицированные

На ней были изображены переплетенные между собой человеческие тела. Точнее, не тела, а части тел. Вот рука, отрезанная у локтя, там — оторванное бедро, еще дальше фрагменты плоти, с которых на землю падали крупные капли наполовину свернувшейся крови. Внушающие ужас тела, связанные вместе колючей проволокой. Тела повсеместно украшали голубовато-черные треугольники, больше похожие на текстурированные татуировки, нежели на подкожные новообразования. Маргарет различила несколько лиц — живых и мертвых. Живые люди, судя по мимике, издавали вопли. Открытый рот одного человека был опутан колючей проволокой; несчастный, охваченный агонией, широко раскрыл глаза.

Тела, связанные воедино колючей проволокой, составляли нечто вроде строительного материала, образуя своеобразную арку агонии, ужаса и смерти. Арка мягко изгибалась вправо, уходя куда-то за пределы полотна.

Маргарет внезапно осознала, что два лица на картине судя по оттенку кожи и многочисленным частям тел — это Кьет Нгуен собственной персоной.

— Выходит, перед нами твой автопортрет, приятель, — тихо проговорила она. — Вот что ты натворил, прежде чем расправился с беднягами-студентами.

— Это и есть Нгуен? — спросил Отто. — Ты уверена?

Маргарет молча вручила ему фотографию.

— Вот сукин сын… — пробормотал Отто, переводя взгляд с картин на фотографию и обратно. — Черт побери, доктор, вы на редкость проницательны. Но если это Нгуен, то кто остальные?

Маргарет кивнула. Она уже привыкла к умению Отто задавать очевидный вопрос и проводить простую взаимосвязь, которую ей с Эймосом не всегда удавалось увидеть.

— Господи… — Маргарет указала на одно из лиц, изображенное высоко над аркой. Лицо было перевернуто и соединено с телом белого человека, голова и плечи которого располагались на полотне, а ноги выходили за его пределы.

— Мартин Брубейкер, не так ли?

Услышав до боли знакомое имя, Дью Филлипс мгновенно подскочил к ней и встал рядом, нагнувшись поближе к полотну.

— Дьявольщина, — сказал Дью. — Тот самый психопат! Только откуда Нгуен мог знать чертова придурка?

Маргарет покачала головой.

— Не думаю, что он был с ним знаком, Дью.

— Как это «не был знаком»? — недоумевал Дью. — Вот здесь передо мной лицо Брубейкера. Парень нарисовал его довольно точно. Значит, он определенно знал его.

— Хорошо, а это кто, уж не Гэри ли Лиленд? — спросил Отто, указывая на другое место картины.

Маргарет с Дью наклонились поближе.

— Черт побери! — одновременно вырвалось у обоих.

Маргарет подала знак фотографу.

— Нужно все здесь отснять, и целиком, и подетально. Возьмите новую флешку, а эту я заберу с собой.

Маргарет повернулась, чтобы уйти, и замерла. Что-то в долларовой пирамиде беспокоило ее. Она снова подошла к картине, остановившись на расстоянии фута. Потом она поняла, что источником беспокойства явилась фраза на латыни.

Нгуен написал: «E unum pluribus». Однако это было неправильно. По-латыни «Один из многих» следовало бы написать так: «E pluribus unum».

Если перевернуть фразу наоборот, то что получится?

Из одного — многие.

45 Пол в гостиной

Перри не знал, кто поет эту песню, хотя слова были ему почему-то знакомы.

Кто-то стучится в дверь, кто-то звенит в колокольчик. Кто-то стучится в дверь, кто-то звенит в колокольчик. Будь любезен… открой дверь… и впусти их.

Он очнулся в темном коридоре. В воздухе звучала ритмичная, но тревожная мелодия. Казалось, все вокруг ожило, пульсировало и тряслось, наполняя тело неясным теплом; ощущение было такое, что находишься в утробе какого-то чудовища, а не в коридоре. В конце коридора находилась единственная дверь из пористого зеленоватого дерева, покрытого отвратительной слизью. Дверь глухо колыхалась с каждым ударом сердца. Словно была живая.

Или, может быть… ожидала своего шанса немного пожить.

Перри понимал, что это всего лишь сон, но был напуган до смерти. В жизни, когда последние часы сна омрачены кошмарами, когда реальность неожиданно стала вызывать сомнения, можно легко испугаться обыкновенных снов.

Перри направился к двери. За ней находилось что-то необычное, невыразимое, влажное и горячее — нечто, готовое разбушеваться, убивать и властвовать. Он протянул руку к дверной ручке, а ручка потянулась к нему; оказалось, что это толстое черное щупальце, которое обволокло его руку и затянуло внутрь пористого зеленого дерева. Перри отбивался как мог, но его упрямо тащило вперед.

Дверь не распахнулась — она поглотила, всосала в себя, обрадовавшись неожиданной пище из плоти и разума. Зеленое дерево поглотило Перри, и он насквозь пропитался влажной гнилью. Он пытался закричать, и щупальце заткнуло ему рот, перекрыв путь любым звукам и даже воздуху. Страшная дверь обернулась вокруг него, лишила всякой надежды на малейшее движение. Рассудок затмил безумный ужас…

Когда он очнулся, вилка по-прежнему торчала из плеча, скрытая тканью толстовки. Рана не болела. Сколько времени он провел в бессознательном состоянии?