Информационная безопасность человека

Такая же трансформация, то есть приобретение отрицательного оценочного компонента значения, произошла в СССР и со словами сионизм, сионист, сионистский. В начале XX века слова, как это зафиксировано в 1907 году в «Малом энциклопедическом словаре» были нейтральными: «Сионизм, общественное движение среди евреев, направленное к возрождению своего национального существования в Палестине». А во второй половине XX века при их использовании необходимо было делать специальные уточнения, прямо указывающие на то, что привычные для социума словоупотребления не содержат отрицательную оценку.

Так вынужден в воспоминаниях поступать и А.Д. Сахаров: «Это самый мощный эмиграционный поток, питаемый еврейским самосознанием (сионистским, я употребляю это слово без всякого негативного оттенка), антисемитизмом в СССР (то «тлеющим», то вспыхивающим, как в 1953 году), а также законным стремлением людей самореализоваться в условиях, где нет дискриминации и свойственных нашей стране ограничений».

Необходимо подчеркнуть, что в этих случаях носитель языка сталкивается со столь же неявными, сколь нетривиальными и продуктивными приемами дезинформации. Суть их состоит в том, что вполне конкретные идеологические клише закрепляются непосредственно в языке, что обеспечивает предельную эффективность их воздействия на коллектив. Использование (реализация) воспроизведенного выше механизма всегда имеет четкую идеологическую привязку. Она проявляется в том, что производимая с его помощью деформация семантики применительно к конкретной языковой единице может быть неоднократной, разнонаправленной и обратимой (иметь «обратный ход»). В зависимости от изменяющейся политической конъюнктуры, господствующей идеологической установки определенной языковой единице тот или иной компонент оценочного или конкретного значения может приписываться, а затем исключаться из её состава с параллельной актуализацией какого-либо другого. Такие закономерные колебания можно наблюдать на примере истории использования в политическом дискурсе советской эпохи слова русский. Деформации его семантики и оценочного поля четко фиксируют изменения идеологических доктрин – от центробежных (идея мировой революции) до центростремительных (отказ от этой идеи).

Вот что по этому поводу замечает А.Д. Сахаров: «Сейчас уже трудно представить себе ту атмосферу, которая была господствующей в 20 – 30-е гг. – не только в пропаганде, в газетах и на собраниях, но и в частном общении. Слова «Россия», «русский» звучали почти неприлично, в них ощущался и слушающим, и самим говорящим оттенок тоски «бывших» людей… Потом, когда стала реальной внешняя угроза стране (примерно начиная с 1936 года), и после – в подспорье к потускневшему лозунгу мирового коммунизма, все переменилось, и идеи русской национальной гордости стали, наоборот, усиленно использоваться официальной пропагандой – не только для защиты страны, но и для оправдания международной её изоляции, борьбы с т. н. «космополитизмом» и т. д.»

Примером успешно реализованной фиксации идеологического клише во фразеологической единице может служить выражение лес рубят – щепки летят, при помощи которого во времена Сталина в сознание языкового коллектива внушалась мысль о неизбежности потерь (жертв) при строительстве нового общества, то есть оправдывалась ставшая государственной политикой жестокость по отношению к народу, для которого (парадокс) это общество строилось.