Инга Артамонова. Смерть на взлете. Яркая жизнь и трагическая гибель четырехкратной чемпионки мира

Как я уже рассказал, Инга и мама сбежали с восьмого этажа на шестой и позвонили в квартиру, где потом Инга легла на тахту, а мама побежала вызывать «скорую». Но Инга с каждой секундой все больше теряла сознание, кровь выливалась из сердца в грудную полость. И, несмотря на довольно быстрый приезд «скорой», помочь медики Инге не смогли. Сделав при них два последних агональных вдоха, она скончалась. Я детально изучал их показания и могу сказать, что были применены дедовские способы медицинской помощи. Например, игла, которой делали прокол вены на шее для введения стимулирующей жидкости, была неимоверно большого диаметра, и ею даже не могли проколоть кожу (очень нежную у Инги!) и не попали в вену с первого раза, и пришлось делать прокол еще раз. На местах двух проколов образовались большие синяки, разлившиеся на большие площади (я не уверен, что и во второй раз они попали иглой в вену). К тому же здравый смысл подсказывал, что при ранении в сердце, когда из него выливается кровь (снаружи, конечно, этого не было видно), необходимо немедленно вскрывать грудную клетку и блокировать отверстие, откуда течет кровь. Естественно, в сочетании с рядом других действий – восстановлением функции дыхания, пополнением потерянной крови и т. п. Я окончательно убедился на этом трагическом случае, что никакой оперативной медицины у нас не существует, что квалификация у медиков «скорой» низкая, что почти полностью отсутствуют современные средства помощи. Я тогда с досады подумал: «Где же хваленые наши реанимобили, в которых можно производить необходимые срочные операции?» Все действовали не лучшим образом, начиная от меня и кончая медиками. Неоднократно я думал: в какой-либо, даже самой серьезной аварии человека изуродуют так, что живого места не остается, а все равно он выживает; здесь же всего один удар (правда, убийце инкриминировали и второй, но об этом позже) – и наступила смерть. Через каких-нибудь пятнадцать минут… И каждый раз я приходил к заключению: это обстоятельство является дополнительным основанием для моего утверждения об умышленности содеянного, продуманного и выполненного с предельной точностью.

…Только что я видел Ингу, разговаривал с ней. Она запечатлелась в моей памяти светлой личностью, доброжелательно настроенной к людям, даже к не очень хорошим. И запомнилась ее доверчивость, не изменившая ей до последнего мгновения. Она сказала стоявшему напротив нее Воронину, желавшему в очередной раз «поговорить»:

– Ну говори, что ты хочешь сказать? – И улыбнулась дружески, не помня уже прежнего плохого.

– Ну говори. – И при этом она слегка дотронулась рукой до его плеча, шутливо напомнив: – А то я сейчас уйду.

И в этот миг последовал удар…

«На кого ты поднял руку?! – беспрестанно звучит в сознании с тех пор. – Как ты мог поднять вообще руку? Кто имеет право на чужую жизнь, кто этим правом располагает?» Уже потом не раз вспоминались слова прокурора на суде: когда украдут деньги, их жалко, но их можно заработать; жалко также дорогого имущества, если его отберут, но когда-нибудь и его можно купить; а жизнь отнимают – ее уже не вернешь никогда! Ты понимал это, Воронин, или нет? Ты это понял сейчас? Как свидетельствуют документы, вряд ли он это понял.