Инга Артамонова. Смерть на взлете. Яркая жизнь и трагическая гибель четырехкратной чемпионки мира

«30/IX – 63 г. Жалобы на часто повторяющиеся головные боли, часто леденение и онемение пальцев рук и ног. Все эти явления беспокоят около 2 лет с периодами улучшения и ухудшения. Объективно: мозговая иннервация. Отмечается болезненность в области выхода правого затылочного нерва… Кисти рук и стопы ног на ощупь холодные…» (л. 105, об.).

«Психика: эмоционально лабильна, раздражительна. Отмечается хронический рецидивирующий радикулит поясничной области, невралгия правого затылочного нерва.

«22/X – 63 г. обратилась с жалобами на боли в подложечной области. Боли тупые, давящие, беспокоят Воронину уже около месяца. Жаловалась Мышалову на сборах, но не лечилась. Мышаловым было назначено зондирование желудка – анализ желудочного сока…» (л. 117, об.).

«23/X – 63 г. Жалобы на локальные боли в подложечной области до еды… тошнота, слабость. Больна около 2 лет, отмечает сезонность болей (чаще в весенне-осеннее время)… Больная пониженного питания, бледная. Кожа смуглая, эластичная (лл. 114, об. – 115)… Подозрение на язвенную болезнь 12-перстной кишки.

Хронический холецистит. Хронический аппендицит. Рекомендовано ренгеноскопическое обследование, после чего повторная консультация» (л. 115).

«Ренгеноскопия грудной клетки и желудка… Сердце – умеренная гипертрофия левого желудочка…» (л. 115).

«Диагноз – язвенная болезнь 12-перстной кишки…

…находится на излечении в 61 б-це, 126 палата» (л. 116).

«ЭКГ от 12/I – 64 г. После бега на 3000 метров. Вертикальная электропозиция. Отклонение электрической оси сердца вправо…» (л. 119, об.).

«После сезона 1964 года. В течение зимы после стационарного лечения обострение язвенной болезни не было, но в весенние дни вновь появились боли, особенно «голодные» (л. 120, об.).

«Рекомендовано санаторно-курортное лечение в Карловых Варах» (л. 121).

«20/III – 64 г. С 14/V по 17/VI находилась на лечении в Карловых Варах, где продолжала тренировки. С 25/VI по 11/VII – 64 г. находилась на сборе сильнейших конькобежцев Союза в Ниде Литовской ССР» (л. 123).

Комментировать, вероятно, вряд ли нужно эти выдержки из истории болезни Инги. Хотелось бы только отметить следующее. Кроме ее недугов в детстве и затем обнаруженной у нее язвенной болезни (плюс простудные заболевания, ангины), мы, ее близкие родственники, не знали о других ее заболеваниях – по причине того, что она нам просто не говорила. Лично я, пока не прочитал историю ее болезни, не знал, что у нее сосудистые нарушения мозга, онемение и оледенение рук и ног, нарушения желудочковой проводимости сердца, аритмия… Не говорила потому, что не хотела расстраивать нас и вообще не любила считать себя больной. Вот так и скрывала от нас многие свои недуги. Я вновь воздаю должное ее терпеливости! У нее никогда не было и паники в связи с такими нарушениями здоровья! Одним словом, это Инга!

Просматривая свои записи, сделанные мной при прочтении материалов уголовного дела спустя четверть века, нашел здесь некоторые заслуживающие внимания моменты. С ними и хотел бы поделиться с читателями. Мне тогда встретилось много неожиданного, от которого я взволновывался, возмущался, задумывался. И это понятно: первые впечатления всегда ярче, сильнее.

На вопрос следователя: «Скажите, а как рукоятка от ножа оказалась на полу?» – Воронин ответил: «Когда я ткнул Ингу ножом в грудь, Инга вскрикнула: «Ой, сердце!» Я посмотрел на свою руку, в которой держал нож, и увидел, что в руке у меня только рукоятка, а лезвия ножа не было. Я понял, что случилось что-то страшное, и я с силой бросил рукоятку об пол» (т. 1, л. 249, об.).

Нет, Воронин, не потому, что понял, что совершил что-то страшное, а потому, что ты не мог нанести еще удара Инге ножом, ведь ты набрасывался снова на нее, чтобы причинить ей еще боль. Я тебя схватил сзади, обвил твои руки, чтобы ты больше не мог ими действовать и совершить против Инги никакого действия. И ты помнишь, я тебя довольно долго держал, сначала на диване, а потом на полу.

Мама, Анна Михайловна, обратила внимание в своих показаниях на такую деталь в облике Воронина, когда он пришел в квартиру 4 января, в день убийства, что «лицо у него почему-то было красным» (т. 1, л. 88, об.). А я уже впоследствии вспомнил, что когда с Воронина было снято пальто, то он сильно побледнел. Эти отливы и приливы можно объяснить следующим образом.