Инга. Мир

Горчик издалека смотрел, как она сидит, закрытая спинами и головами девочек, только черные волосы видны и иногда внимательное лицо. Упрямая Инга Михайлова. Так и не стала рассказывать, для чего собирала свои травы, ну он понял, не дурак, для чего именно. И было от этого очень тревожно. Она сам поняла ли, что такое — ходить по краю злых желаний, и вдруг сидеть потом рядом с мертвым врагом, поняв — вот оно, исполнилось. Как будто ты пожелал чересчур сильно. Был мир с дураком Ромалэ, конечно, подонком и гадом. Но стал с какой-то нелепой минуты — без него. В этом было что-то ужасное и совершенно неправильное. Теперь она сидит, серьезная такая, учит девчонок своим тайным секретам. А он тут волнуется. Справится ли она? Не переступит ли грань?

Между девичьих голов мелькнуло смуглое лицо, уже тающее в наступающих сумерках. И она улыбнулась. Ему.

Справится, успокоился Горчик. Пошел к палатке, переодеться, натянуть штаны, рубашку, намазаться кремом от комарья. Мало ли. Нужно быть готовым к ночному непонятному приключению.

— Нюша, — сказала Инга.

Девочка подняла светлое личико с внимательными большими глазами.

Инга кашлянула.

— Тебе нужно, как стемнеет, стать девочкой Ню. По-настоящему. Для него, для Лехи. Сумеешь?

Глаза становились больше, а губы побледнели. А может это просто сумерки, солнце уже за обрывом и на песок ложатся вечерние тени.

— Не до конца, Нюша. Но надо, чтобы поверил. Если не можешь, попробуем…

— Я смогу. Не знаю, потом как я буду. Но смогу.

Голова опустилась, волосы нехотя пересыпались, путая влажные пряди.

— Хорошо. Тогда дальше…

* * *

«Растолку в уксусе мел… узнаю, кто меня ел…»

Леха открыл глаза, моргнув тяжелыми веками. Потащил из-под головы затекшую руку. Над лицом, где скрещивались ветки, пропуская солнечный свет, стояла темнота, сочная, бархатная и будто это она сказала густые и непонятные слова, спела их под странную музыку, выжидая чего-то.

Резко сел, тряся головой. Узел банданы давил затылок и он, дергая пальцами, стащил, обматывая запястье, завязал, чтоб не потерять. Прислушался.

Внизу стояла странная тишина, не такая, как вчера, когда он подполз к обрыву и следил, слушая и присматриваясь, как соплячня носится по черному песку от одного костерка к другому, как визжат телки и горланят пацаны, утаскивая их в воду. Задержка вышла, да. Почти весь день караулил, приедут ли девочка Ню со своим мордатым парнишей. Но пару раз укатывали и возвращались таратайки, а эти вчера так и не появились. Так что ночью не спал, почти до рассвета, валялся в кустах, выходил, бродя вдоль кромки обрыва, подальше от их верхней стоянки, и возвращался обратно, укладывался, елозя кожаными штанами по сухой траве, нащупывал бутылку пива, которую сунул в озерцо размером с кастрюлю, пил, обтирая небритое лицо.

Конечно, без всяких хлопот можно приехать сюда толпой, покататься по сваленным наверху великам, давя тонкие спицы, сбежать вниз, чтоб расшвырять палатки и расшибить морды паре-тройке малолеток, что под руку подвернутся. Но тогда добудет ли он девку? Она убежит и спрячется, а малолеток — толпа. Побольше, чем десяток Лехиных байкеров, хоть сопляки и жидкие тельцами. Ну и еще Абрек…

Леха согнул колени, сидя лицом к подъездной дороге, смутной и пустой, совсем тихой. Интересно. Похоже, даже вахта ихняя свалила вниз. Что там они творят? Может, начнут тренькать на гитарках, как их папики-мамики, ах милая моя солнышко лесное…

Мысли ползли медленно, тянулись дрожащими нитками. И почему-то хотелось смотреть на пустую дорогу, водить глазами по изгибу, от колен к краю черного неба. И — обратно. И снова, в такт мерному щекотному дыханию. В носу зачесалось и он чихнул, тряхнув головой. Снова уставился на дорогу.

…Тут какого народа не встретишь, летом. Да Лехе плевать, чем они там, пусть хоть ганджубас всей кодлой. (ганд… сказала голова гулко и протянула басом… джууу…)

Леха захихикал, рассматривая слово.

Главное, не знают, что он тут. Под утречко заснут, если раньше полоумная не выскочит ходить сама по себе, как она делала у Абрека тоже, он спустится вниз, в темноте, к палаточке. Вырубит пацана, а девку заберет. Ненадолго. Утром отпустит, знамо дело. И — вырубить ее тоже, заранее. Пусть очнется в степи, одна, себя щупает и прикидывает, а чо такое-то со мной было-то, ой-ой, помогите-спасите…

Над темной неподвижной травой заплакала птица. Неутомимо пилили свое ночные сверчки. И снова тихо-тихо.

Так вот.

Леха крепко потер нос и сглотнул. Потом сплюнул. Во рту копилась какая-то слюна. Пиво что ли кислое с жары?

Абрек….

Сцепил руки на коленях, напрягая бицепсы и медленно расслабляя. В голове прояснилось. Еле видное среди черных веток лицо стало брезгливым.