Инга. Мир

Ну, он и в школе был квашня-квашней. Пока Леха повелевал и телочек себе выбирал лучших, Абрикос сопел в свои две свинячии дырки, потел и боялся. Но зато папа богатенький. А снова встретились уже через полдесятка лет, на курортной дискотеке. Леха зашел с корешем перебазарить и тут оба — жиртрест Абрикос, за лучшим столиком в вип-зоне, шампанское, коньячок и телка перед ним, приватный, блин, пляшет танец! Гнется вся, ручки тянет, личико строит, ах-ах. И Абрикос ей в трусы сует баксы. Лыбится так, как раньше, вроде жабу маслом намазали.

Леха тогда минуты три подумал, пока у стойки пива всосал. А чего, подумал, я тоже не дурак вырос, вон байк, лапа моя, блестит на улице, ждет, и прикид такой, что девочки глаза стирают об жилетку да мускулы.

Повернулся и пошел наискось, рядом совсем, вроде и не увидел. И Абрикос его позвал. Ну, еще бы, как упустить, вот смари, какой я по жизни.

Дальше пили хороший коньяк, кое-что друг другу рассказали, внимательно и настороженно глядя. И бывший одноклассник-квашня, жиртрест Абрикос ему и предложил.

— А давай, Леха, я тебя в Москве пристрою? Мне там свои люди нужны. Планы большие. И главное, на летний сезон тут все схвачено, понимаешь? Будем при бабках, при телках, ты всегда при работе. И работа — какой есть, такой и будь. Весь в черной коже, да на своем мотоцикле.

Так с тех пор и…

Он насторожился, приподнимаясь. Сон, что никак не уходил, цепляя голову и клоня ее вниз, наконец, улетел. Что-то прозвучало, и смолкло, не успев обозначиться и определиться. Опять прозвучало, раздражающе быстро умолкнув, не успел и понять, что. А за черными ветками, перекрывая россыпь мелких звезд, замигала красная точка, сперва крошечная, а после — неровным мерцающим пятнышком. Костерок запалили, догадался, поворачиваясь и на животе выползая из своего укрытия. Настороженно держа глазами красное пятнышко на краю обрыва, встал, делая шаг. И покачнулся, взмахивая непослушными руками. Да что за черт, голова кружится.

Под подошвой ботинка сухо захрустело, воняя дымком. Леха шагнул еще, нагибая голову и всматриваясь. У самых ног полукругом белела зола, тонко дымясь. Дым стелился над глиной, расползаясь белыми тонкими струйками. Под ногой пыхнул, рассыпая себя в мелкую странно пахнущую пыль. Леха вдохнул и от неожиданности закашлялся, вытирая глаза. Быстро перешагнул золу, качнулся, оглядываясь, вертя головой. Та вертелась плохо, вроде в шею вставили корявую палку. И мысли пришли тяжелые, медленные, будто их тоже держали на привязи.

Был… Пока спал, тут шарился. Кто-то. Палил дрянь. Какую-то. Воняет, черт. Трава мокрая, роса.

Покачиваясь, щурился, собирая в один два дрожащих красных огня. Там кто? Люди?

Но костерок мерцал, один, сам по себе. И Леха, сжимая кулаки, а они вялые, тут же раскрывались снова, побрел к маленькому огню, оглядывая темную, чуть побеленную огрызком луны тихую степь. Отшвырнул ботинком какую-то хрень, что порхнула, переворачивась. Удивился, пытаясь понять — это еще что? Светлое, тонкое, как… как змей воздушный, без хвоста.

Так и не поняв, пошел дальше. Нахмурился, оглядываясь в темноту, откуда вдруг заплакал кто-то тонким, захлебывающимся голоском. И вдруг захихикал. Леха резко остановился, пугаясь тому, что сердце в груди вдруг выросло, заворочалось, выталкиваясь в горло. Подумал невнятно, пиво, забыл там. И воду выпил. Всю. А глотка вот. Сох-нет…

Стоял, качаясь и не умея понять, что происходит внутри. Странные звуки исчезли, будто приснились. Страх покрутился и спрятался, а сердце, поворочавшись, снова сжалось и улеглось, там, где ему надо, как обычно.

— Хы, — сказал Леха. Вытягивая руку, погрозил темноте пальцем, — хых, а то!

Пошел дальше, уже увереннее, жадно вдыхая ночной чистый воздух и уговаривая себя, что не слышит тонкого ноющего звука, который ввинчивался в уши. У костерка, перекрывая его, прошла фигура. И он встал, пристально глядя. Одна. Баба. Длинная, в балахоне.

Через тонкую ткань светило красное пламя, показывая ноги и бедра. Фигура обошла костерок, складываясь, стала маленькой, показала над пламенем далекое лицо.

«Села», объяснил себе Леха, «одна, села». И засмеялся, проталкивая смех через пересохшее горло.

Это она. Полоумная телка Абрека. Одна, как обычно. Выбежала наверх, запалила костер, сидит, мечтает. Удачно. Он в темноте, она его не видит. Еще. Ну…

Тихо шагая, нашарил в нагрудном кармане плоскую стеклянную фляжку, теплую от его тела.

Есть чем угостить девочку Ню. Взял. Самому нельзя, сильно хочется пить. Горло сушит. А ей — угостит, чо. Не жалко. Ей и вез.

Обходил костерок по дуге, чтоб не лезть сразу к лицу, чтоб тихо подойти сбоку, в темноте, поближе. Если заорет, он успеет раньше, чем эти дебилы снизу набегут. Одна. Вот удача-то.

И застыл, не додумав, когда Нюха повернулась к нему, освещенная костром с одной стороны, а другая сразу пропала в темноте. Сказала негромко:

— Водка есть?

Он засмеялся, вытаскивая из кармана фляжку. Подходил, а лицо поднималось к нему, тихое, с блестящими широкими глазами.

— А хочешь, да? Ты одна тут?

— Тебя жду.