Инга. Общий файл

До сих пор у нее даже получалось. И как ни странно, несмотря на многие неудобства, говорение правды часто и выручало. Так что минусы всегда равнялись плюсам и Инга привыкла. Живут же люди с язвой, а то и без ноги.

И вот пришло время, надо солгать. Без всяких репетиций, сразу, под изучающим взглядом недоброжелательного собеседника. Солгать для парня, который не поверил ей, бросил в самую главную ночь, что должна была их соединить. И он, получается, врал ей, обещая - мы будем вместе. А еще она боялась думать о том, что он исполнил свое обещание. Убил Ромалэ, зная, этим искалечит себе жизнь. И Инге тоже.

Все это она думала потом, позже. А там, в гулкой комнате с ужасными серыми стенами, думать не могла. Только всплесками кидалась испуганная ненависть к Горчику, из-за которого сейчас она сделает... Да еще подкатывал ужас от того, что сделает не так, а значит, все напрасно...

"День рождения. Да. Двадцать восьмое. Четверг - двадцать седьмое. Господи... не перепутать"

В голову будто набили ваты и она, сухая, комкалась, в ней увязали испуганные мысли.

- Пишешь? Мне до утра с тобой хороводиться?

Инга опустила глаза в пустое пространство, окруженное мелкими печатными буковками. Прижала ручку к бумаге. Ручка распухла, становясь неудобной, огромной, как бревно и такой же тяжелой. Медленно двинулась по бумаге, выписывая неровные буквы. И наконец, трудно сглотнув заболевшим горлом, Инга закончила предложение "был со мной с утра четверга двадцать седьмого июля до утра субботы двадцать девятого июля"

Корябая подпись и дату, положила ручку. Мужчина пальцем подвинул к себе бумагу. Просмотрел и пихнул обратно.

- Время не указала. Перепиши.

Она хотела крикнуть. Или сказать. Или хотя бы прошептать, что нет, не сможет, хватит уже, да сколько ж мучаться...

Но горло болело все сильнее, бумкало сердце. И она покорно взяла неподъемное бревно ручки и стала вписывать новые слова в еще один квадрат, мертво глядя в уже исписанный листок.

Не поднимая головы, мужчина сказал, складывая бумаги в папку:

- Иди пока. В девять утра, если что сказать есть, придешь, скажешь. Насчет увидеться, то вряд ли. В обед увозят.

Она вышла, касаясь рукой двери, потом холодной стены коридора, потом - перил на крыльце. Из темноты возник Мишка, окурок прочертил в темноте красненькую дугу.

- Ну, чо? Ждать, что ли, надо?

Инга молча прошла мимо, влезла на высокую ступеньку кабины и села внутри, пусто глядя в темноту за стеклом. Мишка впрыгнул, покрутил ручку приемника.

- Киевское время четыре часа сорок девять минут, - бархатно сказал диктор, - а теперь мы...

- Поехали, - сказала Инга.

- Чо, не будешь утром-то?

- Нет.

Он искоса посмотрел на ее профиль, полускрытый черными прядями. И молча завел машину. Так же молча ехали вверх, петляя по тихой дороге. Иногда их обгоняли легковушки, провозя громкую музыку в раскрытых окнах. На въезде в поселок Мишка остановился.

- Ты блин хоть расскажи, Михайлова. Я ж вез, чо.

Она послушно и трудно, сглатывая и морщась, пересказала содержание заполненного ложью квадрата. Мишка кивнул.

- Ну, грамотно, да. Думаю, в Оленевке никто его не видал, днем. Вряд ли. Не такой он дурак, чтоб маячить. Думаю, он тока ночью возник, чтоб Ромалэ поймать.

- Миша, замолчи. Я...

Он пожал широкими плечами, но замолчал. Постукал пальцами по меховой обертке руля.

- Домой тебя? Или что, к этому, что ли?

- Нет. Высади. Там вот, на перекрестке.

В свете фар синее платье вспыхнуло и пропало в светлеющей уже темноте. А на другом повороте Мишка резко затормозил, ругаясь, в метре от выскочившего на дорогу Каменева. Тот распахнул дверцу, повис, всматриваясь в глубину салона.

- Где? Привез? Или осталась?

- Та привез.

- Ну, хорошо. Домой подвез? Я туда сейчас.

- Не домой, - медленно сказал Мишка сверху, - не. К скалам пошла. Черт.

Каменев выматерился и исчез за углом забора. Мишка припарковал машину у кустов рядом с домом, слепо смотрящим черными окнами. И спрыгнул, раздумывая, бежать ли следом и куда именно.

Сейчас, в пустом чистом купе, перебирая в памяти события той ночи, Инга краснела, чувствуя, как горят уши. Она все же попыталась ну это - изменившимся лицом. А сама и не помнила, как. Очнулась, слава Богу, не в обмороке на крепких мужских руках, тьфу и тьфу, нет. Очнулась, когда Каменев тряс ее за плечо, потом дернул сильно, и она вдруг ушла с головой под воду, захлебнулась и выскочила, пуская пузыри и испуганно хватаясь за его руки.

- Где? Я что? - голос гулко улетел вверх, к еле видным звездам в неровной каменной рамке.

Держа ее на плаву, Петр прохрипел, тоже плюясь:

- Идиотка! Утопнуть хочешь? А ну! Ныряем!

Она послушно набрала воздуха и нырнула следом, выворачивая в плече схваченную им руку. Проплывая закраину почти неразличимой подводной дыры, крепко приложилась лбом, и когда Петр, хрипя, вытащил ее на скалу, вытерла лицо, размазывая воду, перемешанную с кровью.

Петр тихо и без остановки ругался, ворочаясь рядом. Поодаль, светлея, валялась брошенная Ингой плетеная корзинка.