Инга. Общий файл

- А если б поперлась в пещеру? Там же темень сейчас! Свалилась бы в расщелине, застряла. И коньки отбросила. Тоже мне, героиня. На мою голову!

- Домой хочу, - сказала Инга, и губы задрожали, как у ребенка, - к Виве. Я хочу... домой...

- Как я тебя? Темно еще. Ноги переломаем! - крикнул, сидя на крошечной площадке, где когда-то впервые заговорил с ней.

Инга встала, клонясь. Протянула ему дрожащую руку. Тут она знала наизусть, каждый шаг и каждую неровную ступенечку. Медленно взбирались наверх в ленивом сером полумраке раннего утра, и там, после вершины, стали спускаться, уже освещенные редкими фонарями набережной. Выйдя на пляж, Инга кивнула и, прижимая к боку свою кошелку, исчезла в призрачной сутолоке пляжных зонтиков.

- Тьфу ты, - сказал вслед Петр и похромал в номер, снятый для жаркой любви и неторопливых ночных разговоров.

Это было главное, перед Днем Гнева Вивы, который пришел не сразу. Еще долго Вива пыталась вытащить внучку из каменного молчания и одиночества. Покупала вкусности и безделушки. Приносила билеты на новые шоу, рассказывала всякие веселые пустяки. Вздыхая, уходила, с тоской дожидаясь, когда же ее детка посмотрит вокруг настоящими живыми глазами. А не этими мертвыми пуговицами.

Инга отказалась прощаться с Петром и Вива сама напоила его чаем, выслушала осторожную историю о том, как он тут проездом и вот встретил, представляете, Виктория Валериановна, совершенно случайно, ездила, оказывается, в город, повидаться со своим другом, да, молчит, мне ничего не рассказала...

И однажды субботним утром Вива пришла в комнату к Инге. Та лежала, закинув руки за голову, и пусто глядела на трещины в потолке. Быстрыми шагами Вива подошла и сдернула с внучки покрывало. Та нехотя перевела глаза на бабушку. И открывая их с испугом, подняла руку:

- Ба!

Но не успела увернуться. В лицо полетела глыба сверкающей ледяной воды. Загремело об пол пустое ведро. Мокрая Инга вскочила, и упала, не удержавшись на зыбком матрасе.

- Ты что? Сбрендила?

- С тобой сбрендишь! - заорала Вива, упирая руки в бока, - ты, чучело безголовое! Долго будешь княжну из себя строить?

- Уйди! - из глаз Инги брызнули слезы, и басом рыдая, она села на корточки, прижимаясь спиной к стене.

- Ага! - орала Вива, - сейчас, разогналась и уйду. Убегу, прямо! Может, вообще выгонишь меня? Все лучше, чем видеть, как ты тут свое горе лелеешь. Ах, я бедная, несчастная, ах, со мной трагедии!

- Да! Трагедии! И я...

- Закрой рот! Глаза б мои не видели, как упиваешься собой. Эгоистка! Вся в мать свою Зойку! Да что ж мне наказание такое, одни бабы и как на подбор - куры курами! Господи, хоть послал бы вместо этих каракатиц мне сына, или внука, чтоб мужественный, красивый, заботливый! Чтоб не мне вокруг бегать, приседать, а вокруг меня чтоб! Так нет же! Вот уж наказал, так наказал!

- Ба, - уже испуганно сказала Инга, глядя на пылающее лицо и яростные глаза. Встала и тут же присела обратно, пискнув, когда об стену с грохотом и звоном разбилась пузатая фарфоровая ваза, старинная, между прочим, Вивина любимая.

- Завтра, - кричала Вива, - завтра же беру тебе билет и мотай с глаз долой!

- Ты что? Ты меня выгоняешь? Из дома? - пораженная Инга все же встала, с возмущением глядя на Виву снизу вверх.

- Да, - немедленно согласилась бабка, - именно! - и подняла указательный палец, - ты поедешь, да куда хочешь, хоть к Петру своему, хоть к засранцу Горчичникову. Или к мамаше своей непутевой. И вот! Им! И! Морочь! Мозги!!! Когда надоест кровь пить, тогда и возвращайся. А я еще посмотрю...

Она внезапно замолчала. Стояли напротив, сверля друг друга глазами.

- Кстати, - сказала Вива нормальным голосом, - у тебя нет ли ментолового карандаша, у меня жутко болит голова, а мой кончился.

- Нет, - дрожащим голосом повинилась Инга, подтягивая намокшие трусы и нашаривая рукой лифчик, висящий на спинке кровати, - но я сейчас, в аптеку, да? Я быстро, и сразу вернусь. Вот, сара-фан только. Вот.

- Бери два, - приказала ей в спину Вива, усаживаясь на смятое покрывало, рядом с мокрым на нем пятном, - нет, лучше три.

Потом они пили чай на веранде, а за двумя заборами мелькала, изнемогая, любопытная голова Вали Ситниковой, а за штакетником с другой стороны басом рыдал напуганный сын Надьки Корневой, и она трясла его на руках, тоже не отрывая глаз от двух женщин, что чинно пили чай и кушали утренние бутерброды. Как следует поев, Инга отодвинула тарелку.

- Ба. Мне тебе рассказать надо. Важное очень.

- Хорошо. Пойдем купаться и расскажешь.

36

Когда Инга снова потихоньку начала думать, то первая и сразу же такая серьезная ложь взяла ее за шиворот, тыкая в собственную душу. Она давно привыкла к себе, как привыкает к себе каждый живущий человек. Но вот задумалась, о правде.