Инга. Общий файл

- При чем тут Горчик? С Петром, конечно. Мы завтра на яйлу хотим поехать. Как раз. А знаешь, ба, в Москве есть университет медицины, а там кафедра фар-ма-ко-гнозии! Ты знаешь это что?

- Про лекарства что-то?

Инга засмеялась.

- Не просто лекарства. Там изучают травы и как ими лечить. И еще с учетом антропогенного фактора. Ты знаешь, что такое...

- Антропогенный фактор, детка, это мы с тобой. И твой Петр. И еще - Сережа Горчичников. Люди.

- Да.

У крана зазвенела посуда, полилась, шлепая, вода. Инга напевала, и у Вивы вдруг резко отлегло от сердца. Ну что она паникует? И чего пытается все на себе вывезти?

На стол легла салфетка. На нее стайкой - вымытые чашки.

- Ты опять не пообедала, - расстроилась Инга, - горе с тобой, ну хоть бы яичницу сделала, разве ж можно одним каркадэ питаться? А еще Петр сказал, от головы помогает харроший кусок мяса. Чтоб его зубами грыммзз...

- Инга! Сядь, пожалуйста.

Та села, положив на скатерть темные руки. Послушно-послушно. Неудержимо улыбалась, глядя на Виву.

...Она вся в надеждах, Господи, совсем ребенок. Думает, поступит и будет там с ним, рядом. Планы. И странно, но это не кажется смешным или жалким.

- Детка. Ты пришла и у меня не болит голова. Так удивительно, я недавно это заметила. Это не в переносном смысле. Так и есть.

- Вот. Значит, у меня получится! Буду врач. Лечить травами. Ба, это счастье, счастье.

- А этот Сережа? Ох... так ты его картошкой потчевала? А я ленива, и не встала поглядеть.

Но внучка ничуть не встревожилась скованному вопросу, замотала лохматой головой, закидывая руки и потягиваясь.

- Он так. Друг. Ба, я о нем все знаю. С ним нельзя. Потому что ходит по самому краешку и разве я его спасу? Только сам если. А влюбляться в него - и вообще нельзя, ну и я же не его люблю, ты забыла, что ли?

Какой жестокой может быть правда, думала Вива, глядя на счастливую внучку. Хорошо, что быстрый и злой Сережа Горчик не слышит ее слов. Это просто мысли, которые есть у всех, только ее странная девочка проговаривает их вслух. И они тяжелеют на глазах, обрастают острыми краями, становятся камнем, что может утянуть на дно. Как она сумеет там, в Москве, если уедет? Все снова - новые люди, и ее правда, о них и о себе.

- Детка, ты меня успокоила. Только Сереже не говори, таких слов. И вообще не говори с ним. Мне через три дня на работу...

- Я с тобой.

- Не поняла. Куда со мной?

- После школы буду работать, ба. На полставки или там на треть. В оранжерее. Если возьмут. Мне нужны специальные знания. Раз. И через год на билет деньги. Два. Потому что на маму надежда не очень.

- Инга, год последний. Ты справишься ли? Экзамены. Аттестат.

- А ты хочешь, чтоб я болталась по набережной с Серегой Горчиком? - Инга рассмеялась испуганному лицу Вивы, - да шучу я.

- Не хочу, - тут же отбросила сомнения Вива, - поговорю с директором, да.

- За это будет тебе сейчас жареная курица. Хочешь?

Девочка поцеловала бабушку в щеку. И исчезла в доме, хлопая в кухне дверцей холодильника. Вива снова положила руку на спину дремлющего кота. Ну вот, все само как-то и разрешилось. А голова и правда, не болит, перестала.

На веранде маленького дома, у стены на газовой плитке жарилась курица, разделанная на куски, шипела и брызгала горячими мелкими каплями.

А Петр, свалив в своей комнате на стол альбом и небрежно прислонив к стулу этюдник, валялся на кровати, закинув руку за голову и мрачно глядя в потолок. На столе, укрытом цветной скатеркой, лежали россыпью акварели, такие же цветные, и, он поморщился, перебирая в голове их одну за другой - не то, все не то! Хотя, конечно, народу понравится. Ярко, красивенько, зелено-сине, с беленьким и красненьким. Все есть, для глаза. Нет только того, что чувствовал сам, когда смотрел, быстро переводя взгляд с рисунка, что проявлялся на шершавой бумаге под его рукой, на девочку, сидящую у края вод. Или - стоит, трогая пальцами крепкой ноги воду, пожимается, обхватив локти ладонями. ...Смеется, поднимая из мелкой зеленой воды мокрое лицо.

... Когда был там, рядом с ней, улыбаясь, слушал болтовню, любовался яркими глазами, меняющим цвет - задумается над его вопросом, они темнеют, засмеется и вроде по капле вливается в черные зрачки солнце, - там казалось - вот, вот оно пришло снова, пробежало по спине холодком, кинулось в локти и оттуда в кончики пальцев, и остается лишь послать поток, выплескивая его на лист, мучаясь от восторга перед необъяснимостью. Но после смотрел на то, что получалось. И на нее - живую. И понимал, не сумел. Опять не сумел, как все последние годы, наполненные тяжелыми выяснениями отношений с Натальей, какими-то проходными романами, что по ощущениям похожи были на блестящие комки грязи на подошвах, издалека блестят, и после тянут за ноги, не давая идти. Идти. Даже и не лететь.

Он согнул ногу и положил на нее другую, покачал, разглядывая коричневый загар, пошевелил пальцами.