Читаем Инга. Общий файл полностью

Она еще ждала, вдруг скажет что, и тут же на себя злилась. И, конечно, была права, что злилась, сравнила тоже, нестерпимо прекрасного Петра, с его широкими плечами, белозубого, интересного, с пацаном, худым и узкоплечим, да еще почти уголовником. Это еще Вива не знает, что они вдруг внезапно каждый день разговаривают и даже прятались в тайном месте с диваном. И хорошо, что не знает, спрашивать не будет подробности. А пугать Ингу Серегой Горчиком и не надо, сама знает - совсем безнадежный пацан. Может быть, потому с ним так легко, что никаких на будущее надежд.

Когда Инга кивнула и ушла в свою калитку, Горчик сунул руки в карманы и вдруг понял, мысленно стукнув себя по дурному лбу. Тогда. Надо ей сказать, что правда, она относилась к маю, и к разговору, одно слово только добавил бы - да, поэтому я Рому так сказал... тогда - поэтому.

Да-а-а, Горчик, ну ты птица-говорун, обругал себя, и ушел, не глядя по сторонам, вниз, на набережную. Найти Сапога и Мишку, узнать, что они там. И может напиться. Все время быстрее пройдет.

11

- А Михалыч, он тогда механиком ходил. Ну, ты знаешь, Михалыча, потом был конной школы директор, в Судаке. Так они раз выловили рыбину, большую. Типа какой-то тунец. И так было им тошно со скуки, пять месяцев уже болтались в морях, что взяли и наклеили тунцу этому плавники. От летучки отрезали. Да покрасили еще. И хвост.

Саныч покрутил в чашке ложечкой, осторожно положил ее на блюдце. Рассмотрел вазочку, чтоб не шерудить в ней пальцем, зацепив, вытащил посыпанную сахаром звездочку - почему-то звездочки нравились ему больше всего. Откусил лучик.

- Фотографий наделали, и самую рыбу выкинули. А картинки привезли, вот, говорят, значит, смотри, Костя, чего выловили было. Костя как увидел, за голову хватается, в крик, вы чего чучелу не сделали или там, в формалин ее? Как же мне теперь описать, то ж неизвестное науке существо! Три дня убивался. Все справочники перерыл. Пока уже Михалыч не пожалел бедную его ученую голову. Рассказал.

- Выжил?

- А? - Саныч с готовностью подставил чашку под носик блестящего чайника, одобрительно глядя на рубиновую струю, исходящую паром.

- Механик ваш, выжил после признания?

- Да что ему. Он всю жизнь такой, чисто пацан, тока б шутки шутить. Царство небесное.

- Не выжил, значит, - Вива налила себе красного чая каркадэ и поморщившись, взялась за виски.

- То давно было. А помер он вот, той зимой, я на похороны ездил. Что, снова голова болит, Валера-янна?

- Какая я вам Валера, Саныч! - Вива махнула рукой, - это отца моего имя. А я Виктория.

- Да я знаю, чего там. А вот скажи, мое-то имя помнишь хоть? - Саныч ощерил крупные прокуренные зубы с блестящей коронкой на клыке.

- Помню, не старуха, - с достоинством ответила Вива, - тем более, у тебя, у вас, оно точно такое, как отчество.

- Да, - Саныч откусил еще один лучик, и засмеялся, - а Маша еще хотела Витьку нашего, тоже назвать Александром. Не, ну вот как? Саныч Саныч сын Саныча? Хорошо я отговорил, топнул прям. Эх, знал бы, что недолго нам вместе, не топал бы. Зато Витька вон в МГУ учится, молодец.

Вива посмотрела на густые сильно битые сединой волосы, и крупный, как у индейца нос. Бедный Саныч. Как похоронил свою Машу, так и жил с сыном один. А теперь раз в год собирает сумку, с вяленой рыбой, с медом горным, салом, да сушеными ягодами и везет в Москву, подкормить своего Витьку. Вот прибился, тяжело ему, одному в доме. Ну, пусть, чего уж. И ей полегче, Инга только ночевать и прибегает. Послезавтра едет ее художник, даже похудела девочка от своей любви и переживаний. Скорее бы уже уехал.

- Да. С дитями тяжело. Я понимаю. Маленькие детки - мелкие бедки, большие детки - большие бедки, Валера-янна. Твоя вот выросла. А кажись, вчера тока Зойку на рыбалку брал. Это сколько? Двадцать уже лет тому, что ли? Двадцать пять. Или тридцать? Да...

От звездочки в большой руке Саныча осталась одна серединка и он, покрутив, положил ее на стол.

- Так я что хочу сказать. Уедет этот ее хахаль, и хорошо. Ты и сама знаешь. А от Сереги Горчичникова ее держи подальше. Не будет там толку, вот точно - не будет.

У Вивы похолодели виски, будто прошлась по коже ментоловым карандашиком.

- Саныч. При чем тут Горчичников, ты о чем?

Густые брови Саныча поползли вверх. Снимая очки, он внимательно глянул на расстроенную соседку.

- Думал, знаешь. Каждый день вижу, то вместе куда идут, то стоят, болтают. Она его - Сережа, Сережа. Ну, ты не волнуйся так. Оно может просто...

Фраза повисла в воздухе. Что именно просто, Саныч не придумал и потому стал доедать печенье. А Вива отпила чаю, обдумывая новые напасти.

Кто ж в Лесном не знает Серегу Горчика. Худой, быстрый, руки вечно в карманах, глаза такие, как ножичком режет, и сразу в дырках сквознячок. На таких в кино хорошо смотреть, из темного зала ахать, экий, мол, острый негодяй. А в жизни от Горчиков одни неприятности. И чем к нему ближе, тем их больше.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Любовь гика
Любовь гика

Эксцентричная, остросюжетная, странная и завораживающая история семьи «цирковых уродов». Строго 18+!Итак, знакомьтесь: семья Биневски.Родители – Ал и Лили, решившие поставить на своем потомстве фармакологический эксперимент.Их дети:Артуро – гениальный манипулятор с тюленьими ластами вместо конечностей, которого обожают и чуть ли не обожествляют его многочисленные фанаты.Электра и Ифигения – потрясающе красивые сиамские близнецы, прекрасно играющие на фортепиано.Олимпия – карлица-альбиноска, влюбленная в старшего брата (Артуро).И наконец, единственный в семье ребенок, чья странность не проявилась внешне: красивый золотоволосый Фортунато. Мальчик, за ангельской внешностью которого скрывается могущественный паранормальный дар.И этот дар может либо принести Биневски богатство и славу, либо их уничтожить…

Кэтрин Данн

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее
Книжный вор
Книжный вор

Январь 1939 года. Германия. Страна, затаившая дыхание. Никогда еще у смерти не было столько работы. А будет еще больше.Мать везет девятилетнюю Лизель Мемингер и ее младшего брата к приемным родителям под Мюнхен, потому что их отца больше нет – его унесло дыханием чужого и странного слова «коммунист», и в глазах матери девочка видит страх перед такой же судьбой. В дороге смерть навещает мальчика и впервые замечает Лизель.Так девочка оказывается на Химмель-штрассе – Небесной улице. Кто бы ни придумал это название, у него имелось здоровое чувство юмора. Не то чтобы там была сущая преисподняя. Нет. Но и никак не рай.«Книжный вор» – недлинная история, в которой, среди прочего, говорится: об одной девочке; о разных словах; об аккордеонисте; о разных фанатичных немцах; о еврейском драчуне; и о множестве краж. Это книга о силе слов и способности книг вскармливать душу.

Маркус Зузак

Современная русская и зарубежная проза