Инга. Общий файл

- Садись на диван, темно будет совсем. Тут нет фонарей нигде.

Она села, трогая неожиданно прохладную штору у бедра. Затарахтели колечки на карнизе. Из темного леса послышались тихие мерные ночные звуки - шелест, писки, ририканье сверчков.

- Вот, - сказал Горчик шепотом, аккуратно садясь, чтоб не скрипеть громко, - только говори в ухо, чтоб под окном никто не услышал, ну мало ли.

Он застыл, слушая ухом, плечо, локтем и напряженной ногой, как она в темноте, совсем рядом, вздохнула и, скрипнув, придвинулась ближе. К запаху лосьона примешивался теперь запах ее кожи - легкий пот, морская вода, солнце на волосах. Вздрогнул, к его локтю, рядом с завернутым рукавом старой рубашки прикоснулось - горячее, легкое.

- Ты тут? - шепот растаял в темном жарком воздухе.

Горчик кивнул. Спохватившись, ответил хрипло:

- Ага. Да.

Пока она собиралась с мыслями, думал, рвано, неровно. У нее губы такие, в уголках складочки, как... как у цветка. Фу, какие мысли, а что? Ну да. Да. Разок всего и видел близко, когда у пятака схватил и прижал, а она не поняла кто. А так раньше далеко все. И еще вот волосы, над шеей густо и прямо сострижены. Да черт, почему ее локоть это вовсе не так, как все Танькино, и сразу оно само внутри. Но совсем не так. Не для того...

- Они меня схватить хотели. Ну, этот, большой, он уже схватил, за волосы. Больно. А другой...

- Подожди. Кто хотел?

- Не слушал, что ли?

- Плохо слышно, - Горчик напряженно наклонился, думая, сейчас ее губы у самого уха, дышит.

- В Оленевке, - с дыханием пришло прикосновение, и он положил руки на колени, взялся крепко. Чтоб слушать.

- Мы там... в общем мы были в ресторане, ужинали.

- Называется как?

- Я... я не посмотрела. Там еще всякие кафе и вниз можно спуститься, и везде ставники, растянуты в скалах.

- А. понял, да. Это "Джанга" кабак. Рафик его держит.

- А я вышла. Хотела домой. И тут они меня. Пахота. Ему так сказал другой, темный такой. Ты чего?

Горчик сглотнул, собирая кулаками старые штаны на коленках. Голос его был глухим и спокойным. Таким спокойным, что Инга вдруг испугалась.

- Нормально. Они не сделали с тобой ничего?

- Не-ет. Да нет же. Пахота хотел. А другой спросил, ты говорит Горчика, наверное, баба? А он откуда так подумал, а?

- Ты расскажи сперва.

Инга, клонясь и стараясь не наваливаться на худое неподвижное плечо, рассказала, как темный парень спросил. И что передал.

- Я только не смогла сказать, что я твоя баба, ты извини.

- Ладно. А художник твой что? Он где был-то? Совсем дурак да? Ночью, у кабака на стоянке бегала! А ты знаешь, что тебя увезти могли?

- Куда? - не поверила Инга.

Мальчик толкнул ее плечом.

- Куда-куда! Тот, что с тобой говорил, это Ром, Ромалэ кликуха. А Пахота... Он специально шарится там, ищет телок. Ну, девок. Тьфу. Короче, когда совсем пьяные, он их уводит. Тачка там уже ждет. И до утра. Бегает в шестерках у крутых.

- Петр меня спас. Он выбежал и...

- Как же. Да если б не Ром, он тебя и не нашел бы. Блин. Ты чего вообще в кабак пошла? У тебя бабка классная такая, ты хочешь, как все да? Как все тут?

- Не кричи. Услышат.

Она отодвинулась и села прямо, кусая губы и моргая через подступающие слезы. Передала, называется, привет Сереге.

Молчали, сидя рядом и по отдельности. Смотрели перед собой. Инга обиженно, а Горчик, маясь тем, что почти произошло. И еще, как-то сразу придавленный сильным испугом. Эти пьяненькие девки, да он сам был там два раза, нет, блин, три! Правда, делать не стал ничего. Ну... два раза не стал. А один раз - было.

...Когда Ромалэ ее ведет, а она шаркает, лямки с плеч попадали, смеется и ничегошеньки не понимает. Никого не помнит потом. Ром красивый, он в кабаке их выпасал, но сам не велся, пока совсем не запьянеют. Даже танцевать отказывался, такой весь романтичный, простите, я свою девушку жду. Девки к нему все время клеились. Сами. А потом, когда в темноте, где все сопят и толкают, и чья-то рука зажимает рот, что она там видит? Только над собой черные головы. И плечи. И потом уже к шоссе выползает с кустов, босая, в рваненьком платье. И что интересно, молчат ведь после. Когда на склоне в сосняке отказался, стоя поодаль, Ром докурил вкусно, растоптал ногой красную точку. Сказал, посмеиваясь:

- Ну и дурак. Они все потом снова в кабак прутся. Несколько дней пройдет, опаньки, снова сидит, винишко глотает, смеется. Не стерлась, ну и хорошо.

Дурак, конечно, дурак. Поверил потому что. И только сейчас вдруг, будто сам побежал там, в платье, в босоножках дурацких, мимо машин под фонарями. Просить, чтоб увезли. А вместо этого, в кусты.

Его вдруг затошнило, так ярко кинулась в голову картинка, где она - Инга, ее лицо и раскрытый рот, а сверху толстая рука Пахоты. Если бы не Ром, то вообще увел бы к большим. Там все серьезно. Могли увезти на дачку, три дня не отпускали бы.

- Извини. Ну я.... Я злюсь. Испугался за тебя. Ну и умнее ж должна быть! Этот твой...

- Что ты опять!

- Все-все! - он поднял перед собой еле видные руки, - не буду. Ты только не ездий с ним в кабаки, а? Всего-то дотерпеть пять дней.