Инга. Общий файл

Все еще улыбаясь, он положил трубку и откинулся на спинку дивана. Покрутил шеей, оттягивая скособоченный воротник халата.

Вот оно что! Нащупал, наконец. А с ней и спать не надо, оказывается. Главное, чтоб она слушала и была. Надо же, сколько в ней силы. Три минутки и говорили, а он уже готов снова писать. Третью!

- Что, Федор Василич, а? - сказал вполголоса, беря со стола пузырек и выливая в стакан остатки спирта. Плеснул туда же воды из графина. Поболтал и выпил, запивая из того же графина водой.

Осмотрелся вокруг умиленным светлым взглядом. Все сложится! Не верит он в него. Ха и еще раз ха! За полгода две. Ладно... Сейчас будет еще одна. И следом сразу - четвертая, кажется, она уже ходит вкруг. Трогает лапкой.

Отвинчивая пробку с нового пузырька, рассмеялся. Трогает лапкой! Как про этих, моделек, а теперь вот вместо них наконец-то пришли его картины. Толпятся вокруг, просят - пиши нас, свет Каменев, пиши!

- Все могу! - сказал, вставая и скидывая халат.

Главное теперь, не отпустить ее. Она нужна. Конечно, может он все сам. Но она - главная его страховка. Нет времени рисковать, и нет сил, Лебедев прав.

25

Неотменяемый апрель. Приходит снова и снова, и ему радостно наплевать на людские горести и бедки, ни к одной из них не склонится он, пряча за спину цветущие ветки, вороха лесных и степных трав, чтоб показать - горюем вместе. Нет, держа полными охапками, поет-говорит новыми, всегдашними птичьими голосами - вот я! Я пришел. И буду приходить, всегда.

А может быть так и надо, думала Вива, глядя в светлое окно за выставленным мужским плечом. Кто же еще к нам, с таким утешением, кто расскажет, колыхая теплым ветром, наполненным цветочными сильными запахами, все идет и проходит, но я не уйду. А как доведу вас к порогу лета, то не кану, вернусь обязательно. Какие-то праздники жизни должны быть неотменяемы. И южный апрель - один из таких.

Она села, тихо, чтоб не разбудить мерно сопящего Саныча. Он заснул, неловко вывернув голову и выставив широкое костистое плечо. Вива улыбнулась - на плече редко выросли несколько заблудившихся волосков, отбежав от поросли на груди. Саныч переживал и выдергивал их пальцами, выпятив подбородок и скашивая глаза. Тайком, когда думал - Вива не видит. Дурак Саныч, милый и хороший дурак, оказался такой родной. Когда первый раз легли, то будто оба вошли в одну и ту же тихую ночную воду, летнюю, теплую. И это странно понравилось Виве, которая ожидала стесненно, что непривычное тело с мужским крепким запахом нужно будет перетерпеть. Но он, с виду обычный мужик, не так чтоб видный, не красавец, оказался хорошо жилистым, с сухим немолодым уже, но сильным телом, и что покорило ее, тайно трепетным, как мальчишка. Хоть и думала иногда, покоясь в своем созерцательном плавном равнодушии - все вы мальчишки, но все же, некоторых не принимала. Одышливо потных, торжествующе выставляющих напоказ стремительно хужеющие с годами тела, так же, как и занятых непрерывной заботой о физическом здоровье излишне подтянутых бодрячков, что тянулись из своих пятидесяти в давно убежавшие тридцать. Саныч же просто был. И напоминал ей этим, ну... допустим, гладкий камушек каштана, что созрел и валится с глухим стуком, лежит глянцевый, важный, доказывая - я тут свой, родился, рос, созрел и сделался таким вот, как надо. И как в глубоком тяжеленьком глянце каштана, согретого в руке, взятого просто так - ощущать, в этом мужчине ничего не нужно было подправлять, слегка морщась, или - терпеть.

Она спустила босые ноги на теплый половичок, встала, издалека разглядывая себя в узком зеркале, еще полном уходящих ночных теней. Все же приятно, Вика, что ты сохранила свою дивную фигуру, пусть она помягчала и стала не такой хрупкой, и что волосы лежат тяжелой волной, а седину на висках, ну так Инга поможет подкрасить, седина появилась еще в тридцать, то не признак старости, и у мамы было так же.

Вот лежит мужчина. А ты встаешь и босая, идешь через апрельское утро, голая, как настоящая женщина, мягкое утреннее солнце добро к тебе, оно не рассматривает пристально, а просто показывает в сонной дымке, как хороши плечи и царственна походка. А еще - снова блестят глаза.

- Смотри, Вика, становишься жаркой... - подходя к окну, она улыбнулась, опираясь на подоконник. Волосы свесились, перетекая по плечу и прикосновение было приятным.

- Не напугай. Яичницу, что ли, сделай. Как все.

Он ее разбудил. Ту женщину в ней, что тихо дремала, делая Виву такой спокойной и ко всем приветливой. И она не знала, а хорошо ли это. Знала точно - если что-то изменится, боли теперь не миновать. Но знала и другое, а кто обещал, что все будет неизменно? Бывает ли что-то неизменное? Кроме того, что снова и снова приходит апрель, делая человеков на год старше...

Саныч за ее спиной заворочался, всхрапнул, закашлялся. И стало тихо.

Она не поворачиваясь, улыбалась. Проснулся. Лежит, щупает лицо, проверяет, не слишком ли сладко спал, не слишком ли крепко. И что там во сне делало его тело. Привык один.

- Вика? Ты что там? - голос был хрипловатым и осторожным.