Ingratitude. Предыстория Легенды

Монах удалился. Де Монтре прикрыл глаза и вновь погрузился в раздумья. Чувство выполненного долга обычно давало силы, прилив энергии и бодрости, желание жить и продолжать святое дело, которому он посвятил себя без остатка. Но сейчас, кроме усталости и боли, он ничего не испытывал. Вероятно, сказались перенесенное потрясение и длительное беспамятство. Ничего, он восстановится. Он твердо знает, что делать: искоренять ересь, бороться за чистоту Веры и католической церкви, пока бьется сердце, пока видят глаза. Это его призвание и его долг. Страшные, тяжелые для Святого Престола времена, реформация набирает силу, в особенности здесь, в Швейцарии, в рассаднике протестантства. Последователи проклятых Цвингли и Кальвина, немцы-лютеране, вальденсы, недобитые катары – вся эта нечисть сплотилась в движении против власти Папы, и в священной борьбе с ними все средства хороши. Так или иначе, часть Швейцарии для католического христианства уже потеряна, скорее всего безвозвратно, но, несмотря на временное затишье, Боромейский союз будет защищать католицизм в семи землях из тринадцати, если потребуется, и силой оружия. Да и за остальную часть, в особенности за Вале, мы еще поборемся вместе с братьями-иезуитами, как поборолись недавно за Аппенцель, хорошо поборолись. Еще не вечер, совсем не вечер. Волей Божьей на всякую реформацию найдется своя контрреформация. Грядут великие события! А тут какая-то псина… Нет, все, хватит, я умываю руки. Все будет, как решено…

Размышления де Монтре прервал вернувшийся монах. Он приблизился, не говоря ни слова, поставил у изголовья глиняную кружку и отошел на два шага. Де Монтре поморщился, привставая, дотянулся до нее и поднес к губам.

– У этого бальзама другой вкус. Надеюсь, он не хуже снимает боль, и я смогу заснуть. Я устал.

– Не хуже. Ты сможешь заснуть, инквизитор. Но не сможешь проснуться.

Голос монаха прозвучал, как лязг меча. Он вдруг перестал сутулиться, распрямился, расправил плечи и откинул капюшон. Перед де Монтре стоял не юноша, но зрелый мужчина, прямой взгляд которого, горящий ненавистью, более подходил бы воину либо… Либо самому инквизитору.

– Ты узнал меня, Монтре?

Де Монтре побледнел. Он почувствовал, как разлилась по телу мертвенная горечь. Горло перехватил спазм. Он уже не мог ни закричать, ни позвать на помощь. Инквизитор вдруг понял наконец, что именно его насторожило тогда в брате Корнелии: грация движений, та особая пластика, которая более характерна для опытных бойцов, профессиональных фехтовальщиков, чем для монахов и крестьян. Хотя тут, в Швейцарии, все вперемешку, сразу не разберешься, кто есть кто: монахи бегают по горам, крестьяне служат наемниками. Может, поэтому он и не отреагировал своевременно… И еще тот нехороший взгляд, который был ему показан в давешнем видении… Ведь давал ему знак Всевышний, давал… Де Монтре вспомнил, что действительно видел уже этот взгляд, эту ненависть в глазах у брата Корнелия. Он тщательно прятал ее тогда, на допросе в Мартиньи, но де Монтре успел заметить. Совсем крохотный, один короткий взгляд искоса, который не ускользнул от инквизитора, но за бурностью дальнейших событий ушел на задворки памяти. Теперь вспомнилось, но, похоже, поздно… Он не просто проглядел смертельно опасного врага, но еще и доверился ему… Господи, за что? Ведь он обещал ему защиту и покровительство в дальнейшем, за что такая неблагодарность? Неблагодарность… Вот оно что…