Ингрид Кавен

А теперь это уже вечер: несколько фотографов, случайные посетители и постояльцы гостиницы стоят в холле, неподвижно, ожидание намагничено – через несколько секунд произойдет инкарнация той, чей образ чтили, она обретет плоть – это совершенно невероятно, завораживающе, обыденно. Ингрид тоже стоит с розой в руке. Все ждут, не отрывая взгляда от закрытых дверей лифта. Нескончаемо долго горит на табло цифра 7, но вот наконец огонек побежал вниз: 6 5 4 3 2 1 0 – тяжелая металлическая дверь медленно распахивается в полнейшей тишине: она – там, прямая, очень маленькая, неподвижная, икона в окладе, кукла в металлической коробке, в вертикальном саркофаге. Глаза – вот что замечаешь сразу: огромные, сияющие, они съели всю эту любопытную, худенькую канифольную мордочку. Вся энергия ее тела, вся его сущность излились во взгляде этих глаз. Они видели столько вспышек корреспондентских аппаратов, что так и не смогли вернуть себе обычный блеск человеческих глаз – от известности всегда блестят глаза, этот напряженный взгляд видел другой мир, другие вещи, он проходит через других. И в довершение всего – шляпка – не Бог весть что – маленькая квадратная «таблетка». Эту pill-box hat,«таблетку», которую она сделала модной, надвигали на лоб в тридцатые, потом стали носить слегка набекрень в сороковые, потом забыли вовсе, как будто ее и не существовало. Шляпка Бетт Дэвис появилась вновь через десять лет, но уже на другой голове, к тому времени гораздо более знаменитой – на голове Джеки Кеннеди: на этот раз она была посажена совершенно прямо, по моде пятидесятых – моду диктовал в это время Баленсиага, а новая метла по-новому метет. Бетт Дэвис должна была чувствовать себе обобранной, как будто ее отправили в изгнание, поставили в угол. Так долго эту шляпку называли «шляпкой Бетт Дэвис», а теперь она стала «шляпкой Джеки Кеннеди». Ту, что была на голове у Джеки в день ее бракосочетания, якобы придумал американский кутюрье Деннис Халстон, и она даже стала своеобразным символом – «такая простенькая и такая элегантная», и немножко озорная; в этой шляпке был заключен целый диапазон смыслов: она одновременно была знаком ее владелицы – беззаботной Молодой королевны, всеобщей любимицы, и вместе с тем – знаком высокой принадлежности этой королевны, знаком Камелота,то есть ее королевства, двора просвещенного сеньора и рыцарей, ее окружавших. Эту «таблетку» на голове у Джеки предстояло увидеть еще раз, последний – королевна на четвереньках ползла по багажнику «линкольна», и «таблетка» сидела у нее на голове уже на манер сороковых, чуть не сваливаясь. Потом Джеки Кеннеди стала Джеки О., и «таблетку» больше не видели. Она появилась на вечерок или два, ненадолго, на голове у Бьянки Джаггер, но это была бледная копия, финальный трюк в объектив, как будто кто-то подмигнул перед тем, как навсегда исчезнуть.

В тот день в Сан-Себастьяне для нескольких человек, на несколько минут – и Камелотауже давно не стало, и «таблетку» позабыли – эта шляпка вновь явила себя на голове своей законной владелицы – скромный коварный реванш прямо накануне прощания с жизнью – как будто подмигнуло далекое прошлое, подмигнуло в никуда, потому что для этих людей, родившихся после войны, которые в тот момент возвращались с пляжа, шляпка эта ровным счетом ничего не значила.

В открытой кабине лифта сначала появились две щиколотки, два неподвижных стебля. Бетт Дэвис сама не могла сделать ни шагу, только с помощью Николь – та поддерживала ее, как куклу, то сбоку, за локоть, то сзади, за талию. Приехали: она выходит из кадра, делает два шага вперед, покидая свой саркофаг, металлическую коробку. Видно, что она маленькая, даже очень маленькая, но возникает ощущение, что у этой женщины – может быть, к видимости прибавляются ореол славы и близость смерти – свои собственные масштабы, и невозможно оставаться спокойным, когда прямо перед тобой другое измерение, когда на твоих глазах встречается жизнь и сон, и здесь уже ни наша система измерений, ни какая другая не действительны. Иллюзией становится ее рост – 1,58 метра гражданского состояния. На самом деле у нее нет никакого роста! Как у луврского Осириса.