Инициализация

И Евгений припустил к кабине, стараясь не срываться в откровенный бег. Несмотря на то, что до жёлтого бульдозерообразного было уже шагов десять, бубнёж радио громче не становился. Поколебавшись, в какую дверь податься — левую, или правую, Евгений выбрал левую. Но нет. Круглая колёсная ручка не поддавалась ни на физическое воздействие, ни на отчаянные уговоры.

— Попробуй другую, — сдержанно посоветовал Искатель.

Правая оказалась приоткрыта. Судя по характерным следам, её взламывали чуть ли сварочным аппаратом.

— Заходи!

Внутри, в крошечной клетке под потолком, мигала подслеповатая лампочка. Под обзорным окном белела панель управления, смахивающая на диджейский пульт, по-быстренькому скреативленный для тематической вечеринки. В клаустрофобную нишу справа вжимались двухъярусная койка и прибитый к стене маленький телевизор. От него и исходило этот до сих пор неразборчивый бубнёж.

— Мне тут даже с тобой в башке тесно. А рассчитано на двоих…

Евгений прибавил громкость на телевизоре. Каким-то образом это повлияло и на картинку. Экран наполнила характерная для федеральных новостей синева. Неопределённо-среднего возраста ведущий вещал об успехах миротворческой операции в Новой Гвинее, необходимости мира во всём мире и безвозмездной помощи народу далёкого тихоокеанского острова.

— Я видел этот сюжет, — удивился Евгений. — Вчера, когда садился на поезд в Чернокаменск.

— Все новости про Гвинею одинаковые.

— Да нет! То есть, да, но… Я помню даже силуэт той тётки за компьютером на заднем плане. Всё в точности, как вчера. Только…

— Что?

— Галстук у него зелёный. Вчера был синий. Ну, они всегда подбирают одежду в тон задника.

— Я же говорил…

— Может, с изображением что-то не так? Нет, остальной синий как надо. Кажись, специально меняют галстуки, чтобы люди понимали — сегодня не вчерашний выпуск…

— Мне это напоминает байки о «Штази». Когда агенты пробирались в квартиры диссидентов, переставляли мебель, сдвигали угол повешенной картины, перенастраивали будильники, устраивали странные звонки, о которых никто, кроме жертвы, не знал…

— Может, хватит переговариваться?

Евгений оцепенел.

— То есть… я… это…

— Какие у тебя мысли об этой кабине?

— Я только что разговаривал сам с собой, ты, мудила! Как я могу думать о какой-то… кабине?!

— Успокойся. Я тоже охотник поболтать с собой, когда размышляю. Не отвлекайся и отвечай.

По дальней части корабля похрустело что-то металлическое — точно пробег пудовой сороконожки. Евгений поморщился, замер, и, поняв, что ничего страшного, вроде, не произошло, заставил себя оглядеться. На осознание того, что́ он видит, понадобилось время.

— Что-то не похоже на кабину корабля, — породил он, наконец.

— Больше на чьё-то представление о ней. Идём. Нити ведут в трюм.

Евгений почти не помнил, как добрался до трюма. И не сильно бы удивился, окажись, что Искатель втихомолку перехватил над ним контроль, дабы скорректировать маршрут. Но перспектива окунуться в жутковатый полумрак заставила его притормозить.

— Чего встал? Нам внутрь.

— Ты видишь то, что я вижу?

— Мы уже вроде выяснили, что видим мир по-разному.

— Это бурое пятно… Вон, под тем ящиком. Я не эксперт, но оно точно органическое. И мерзотное…

— Да, здесь раздавили крысу. Вперёд!

— Может, включим свет?

— Нет времени! Нити ускользают! Я направлю!

Евгений ощутил нетерпеливый толчок в груди и против своей воли двинулся в трюм. Что-то было не так — и дело не только в ошмётках крысы. Условный порог он переступал как последний камень перед бездной.

Ослеп носитель моментально. И несмотря на это, в глазах стояли зернистые помехи. Смутные тени вздрагивали от каждого его движения, расходились чёрными волнами и смыкались над затылком, утягивая куда-то не вниз.

— Я ничего не вижу! — услышал Евгений своё эхо, точно с другой стороны беспроглядного тумана.

— Не беда, — голос Искателя прозвучал как обычно. Понимание того, что он слышит Аспекта лучше себя самого, ввергло носителя в почти кататонию. — Переставляй ноги медленно и не торопись. Десять шагов вперёд. Смелее!

«Я вынужден полагаться на шизу…» — пульсировала мысль, хотела сорваться с языка, но через него словно пустили электрический ток, и наружу выходило только бессвязное мычание.

— Теперь на девяносто градусов влево. Ты в школе учил геометрию?!

Глаза вспыхнули молочным светом, но тут же провалились в иссушающий псевдо-мрак.

— Это ты?!

— Нет…