Холли со своей девушкой Линдой прибыла около девяти, когда буря сменилась затишьем. Холли, верная духу независимости и спартанства, сидела за рулем реликтового «ленд-ровера», на котором ее мать когда-то полгода колесила по Африке: Холли получила его в качестве подарка к окончанию колледжа. По расчетам Дона, общее количество пройденных машиной миль равнялось путешествию до Луны и обратно.
Холли выпрыгнула из внедорожника и наградила отца объятием, от которого у него затрещали кости. Она была низкорослой, крепко сбитой, со светлыми с проседью волосами; в шрамах и отметинах на загорелом лице читалась вся ее богатая приключениями жизнь. Подобно матери, она обладала рецептом вечной молодости, самобытным, страстным жизнелюбием, исключавшим слабость любого рода, в том числе и физическую. Ее глаза светились мрачным юмором, накопленным за двадцать с лишним лет преподавательской практики в начальной школе.
— Здорово, братец, — сказала она, когда Курт вышел на крыльцо, приглаживая на ходу свои роскошные волосы.
Она стукнула его в плечо — так сильно, что Дон сморщился, словно почувствовал боль сам: он помнил эти шуточные поединки с Холли — даже когда та была еще подростком, ее исцарапанные кулаки лупили как две увесистые дубины.
Курт крякнул и постучал по ее лбу костяшками пальцев, и Дон поспешил встрять между ними, прежде чем эта полуигривая стычка переросла в настоящую и его дети принялись кататься в грязи, вцепившись друг другу в волосы и кусаясь; за годы, полные разбитых носов и уязвленных самолюбий, навыки рефери были отработаны у него до автоматизма. Ничего не изменилось, в декабре обоим стукнет пятьдесят, а они в мгновение ока снова готовы вернуться в детство. Подруга Линда присоединилась к компании. Привлекательная, хотя и сурового вида, женщина, стриженная под машинку. Рубашка из плотной фланели, простые хлопчатобумажные брюки и армейские берцы. Она застенчиво поздоровалась, и ее голос оказался довольно приятным: она четко выговаривала слова, ее манера намекала на европейское происхождение.
Едва багаж выгрузили из машины и внесли в коридор, как снова зарядил дождь. Несмотря на множество мелких окошек, в целом дом был выстроен в соответствии со стандартами девятнадцатого века. Комнаты, лестницы и коридоры с низкими потолками в плохую погоду казались еще
О погребе и говорить было нечего с того дня, когда, если верить ей на слово, она спустилась туда за банкой джема, а их престарелый кот Борис (которого они унаследовали в нагрузку к дому), восседавший на своем обычном насесте на вершине винной стойки, усмехнулся и промурлыкал:
Курт принялся было дразнить Холли, мол, не пришлось ли ей тогда иметь дело с маминым маленьким народцем. Дон тут же оборвал эти разговоры с необычной категоричностью. Упоминать о так называемом маленьком народце в доме Мельников было строжайше запрещено. Дон знал из собственного горького опыта, до чего чувствительна была его жена даже к малейшим намекам на неуважение к ее многолетним исследованиям затерянных племен и неведомых культур. Как человек, не понаслышке знакомый с причудами подобного рода — взять, к примеру, криптозоологию, — он, скорее, сочувствовал ей.
Мишель, однако, предавалась своему занятию с евангелическим пылом, хотя и в обстановке квазисекретности, поскольку только криптобиологи, вроде ее некогда близкого друга и ментора Луиса Плимптона, и наиболее радикальные члены научного сообщества, такие как известные чудики Тоси Риоко и Говард Кэмпбелл, умели сохранять серьезные мины при обсуждении этих эзотерических теорий. Слава небесам, через какое-то время Мишель отступилась — прежде чем это разрушило их брак и довело ее, или Дона, или их обоих до сумасшедшего дома.