Инициация

Дон решил воспользоваться случаем и вместе с Куртом навестить деда Лютера; этой своей обязанностью он пренебрегал вот уже полгода, к растущему недовольству Мишель, — она была из породы людей, руководствующихся принципом «кровь не водица». Дон упорствовал, делая вид, что не замечает ее неодобрения. При жизни Лютер был больше явлением природы, чем человеком, и Дон не любил посещать могилу старика. Она напоминала ему о собственных вороньих лапках в уголках глаз, о коже на руках, которая становилась все более вялой, дряблой и бледной, как у ощипанной индюшки.

Курт довез его до кладбища и сказал:

— Без меня, ладно? Все эти сантименты не по моей части. Я за выпивкой, а потом вернусь за тобой.

Дон помедлил у входа, вдыхая соленый воздух, в котором смешивались запахи прелой земли и влажной травы. Затем он медленно двинулся вперед, сжимая в опущенном кулаке купленный в супермаркете пестрый букет. По левую руку находился мавзолей: низкий кирпичный прямоугольник, с крестами, выбитыми в стенах вместо окон. Справа над могильным холмом стоял коленопреклоненный Христос из грязного мрамора, сжав руки и запрокинув лицо к небу. Между его каменной челюстью и виском, словно шрам, пролегла трещина. А может, это был его портрет после Голгофы, с незажившими ранами. За статуей виднелось покосившееся штормовое ограждение, похожее на хребет из пластиковых реек и сетки, отделяющее кладбище от целого муравейника дуплексов и типовых домиков.

Окна многочисленных спален смотрели на это поле разрушающихся надгробий; Дон подумал, что есть некоторая ирония в том, что по ночам живые и мертвые спят макушка к макушке. Может быть, шаткий барьер представлял собой нечто большее, чем предполагали его создатели? Например, подсознательную линию демаркации между «здесь и сейчас» и «по ту сторону».

Миновав пустующий флагшток возле гранитного монумента героям Гражданской войны, он направился к старейшим секциям кладбища, тем участкам, где находились могилы основателей Портленда. В плохо подстриженной траве наблюдался явный дефицит дорожек. Те немногие, что имелись в наличии, были неровными, с покоробившимся за долгие годы службы асфальтом, который покрывала склизкая смесь гниющей листвы и хвои. Деревья росли как попало. Преобладали вечнозеленые породы, их тяжелые, низко висящие лапы поскрипывали в порывах налетающего ветра. Как бедные родственники на банкете, робко жались березы, дрожа и бледнея от холода в своих пестрых одежонках, вытянув чахнущие даже в разгар лета ветви. О периодических попытках привести в порядок пейзаж говорила ровно подстриженная живая изгородь.

Надгробия неровными рядами расходились к сторонам света — отполированные дождями мраморные и гранитные плиты и несколько тусклых металлических пластин. По большей части это были простые мемориальные таблички с датами и именами. Они глубоко ушли в землю: жадный до жизненного пространства зеленый мох заполнил выемки и углубления на самых старых из них. Под этими табличками, во влажной черной почве, покоились кости первопроходцев и политиков, рыбаков и рыбацких жен, ковбоев и банкиров, иммигрантов и бродяг, дряхлых вдовиц и новорожденных дочерей, юношей, павших на войне, девушек, павших на фабричных работах, атеистов и верующих — всех одинаково.

Миновав небольшой участок захоронений колониальных времен[53], Дон приблизился к дальнему, более новому концу кладбища. Табличка на могиле его деда — пластина, закрепленная на наклонном надгробном камне, — была самой простой. Она гласила:

ЛЮТЕР АНГСТРОМ МЕЛЬНИК

КАПИТАН АРМИИ США

3 АВГУСТА 1882 г. —

14 ЯНВАРЯ 1977 г.

Жена Лютера была погребена на семейном участке в Беллингхеме[54], так что он покоился здесь в одиночестве.

— Принес тебе цветов, дед, — Дон разложил цветы, постаравшись создать приличную, как ему хотелось надеяться, композицию. Земля была слишком сырой, и садиться он не стал.