Инициация

— Ну я не знаю. Может быть, Вин нужен был совет в каком-то семейном вопросе. Может быть, она переживает из-за беременности. Когда мы в прошлый раз приезжали — когда я разбил голову… лунатизм тут ни при чем, — он залпом допил остаток пива и стал перекатывать пустую бутылку в своих больших ладонях. — Я в последнее время довольно чутко сплю. Вин встала, чтобы сходить в туалет или еще зачем-то. Я спустился вниз попить воды, шел в темноте буквально на ощупь. Из-под двери маминого кабинета пробивался свет свечи. Они разговаривали вдвоем, о чем — я не знаю. Может, обо мне. Так или иначе, я подумал: ну и ладно, хочет Вин поплакаться на мамином плече — ради бога. Я пошел на кухню, напился воды.

— А что случилось с твоей головой?

Дону стало не по себе. Ему не понравился лихорадочный блеск Куртовых глаз.

— В этом-то вся загвоздка — я не помню, чтобы ударялся головой, когда падал. Может быть, удар вызвал частичную потерю памяти. Комната поплыла у меня перед глазами, и я вырубился. Когда я пришел в себя, то лежал в теплице, а надо мной склонилась мама, которая окликала меня по имени. Это странно, пап. Очень странно. Дело в том, что мне эта сцена все время снится, и во сне меня кто-то тащит. Берет за воротник пижамы и волочит по полу. И еще я слышу хихиканье и перешептывания.

— Я думаю, ты наверняка мог что-нибудь повредить. Ты, видимо, упал в обморок. После чего, в полубреду и полностью дезориентированный, выполз наружу. Никакой особенной загадки, по-моему.

— Думаешь?

— Да.

— Наверно, ты прав. Просто когда я думаю обо всем этом, у меня концы с концами не сходятся. Например, почему мама всегда настаивала, чтобы мы проводили здесь лето? Что такого особенного в этом доме? Все эту чертову развалину терпеть не могли. Все, кроме нее.

Дону стало нехорошо — его прошиб пот при воспоминании о вывороченном светильнике в спальне, о странной череде необъяснимых происшествий, о которых он привык не думать.

— Ты много выпил. Иди спать.

— Я не пьян. И я говорю серьезно.

— Я вижу. Давай-ка оставим пока эту тему.

— Ладно, давай оставим. Только сначала я еще кое-что скажу. Это касается той истории, которую я вам рассказал, — о спиритическом сеансе в магазине Кулиджа, о призраке, которого я видел в офисе… — Курт сделал паузу, явно собираясь с мужеством, чтобы произнести следующую фразу: — По правде говоря, я рассмотрел его гораздо лучше, чем описал вам тем вечером, когда мы полуночничали, а за окном бушевала буря. Не мог заставить себя рассказать, что на самом деле произошло в этом чертовом магазине. Не смог при маме, которая смотрела на меня, как, бывало, смотрел старый котяра Борис, когда собирался наброситься и исполосовать меня в кровавую кашу.

— И почему же ты при маме не мог все рассказать?

— Потому что та фигура, которая ухмылялась из-за стекла… то долбаное ведьмообразное нечто, которого так боялся Ривза… Это была она.

— Кто?

— Ты понимаешь, о ком я.

Дон поднялся стремительней, чем позволяли его старые колени:

— Так, все, мне давно пора баиньки.

По пути в палатку он старательно избегал смотреть на сына.

Дон погрузился в сон моментально, едва его голова коснулась спальника. Перед его глазами развернулся сумрачный ландшафт скованной морозом тайги, окрашенный в тона сепии. Его астральное «я» на пугающей скорости неслось над зимней панорамой. Он летел на свет — к гигантскому костру, в котором жгли кости по древним племенным обычаям; раздавался треск, вверх тянулся столб едкого черного дыма и вздымались красные языки огня.

Обнаженная и стройная фигура Мишель в ее сорока- или пятидесятилетней инкарнации была прикована к камню, отшлифованному сначала руками примитивных народов, а затем вековыми усилиями ветров и дождей. То был дикарский алтарь безымянного темного бога. Мишель улыбалась Дону сквозь время и пространство, а у подножия камня плясали некие существа, закрывая лица капюшонами. Рядом высился дольмен — огромная конструкция из глыб, способная вместить великана. От дольмена шел ледяной холод космоса, гамма-излучение далеких звезд.

— Я люблю тебя, — голос Мишель был едва слышен, словно слабый радиосигнал. — Все мы любим тебя.

Ее лицо стало расползаться и растрескиваться. Дон вскрикнул — и видение исчезло.

Он лежал во тьме палатки, дрожа и обливаясь потом, не в силах снова заснуть. Долгие часы, остававшиеся до восхода, он провел, мечтая о свете дня и проклиная Курта за то, что тот внушил ему такие дурацкие идеи. Укрепил в тех мыслях, которые уже приходили тебе в голову, пробормотал более глубинный и менее приятный аспект его личности из того подвала, куда Дон обычно запирал все малоприятные грани своего «я».

3

На рассвете над отсыревшей землей поднялся густой туман и медленно поплыл по лесу вниз, пока не заполнил всю долину. Мужчины сели к костру, вскипятили кофе в чайнике со вмятиной на боку и позавтракали кукурузными хлопьями. Из рюкзака Хэнка Аргайл вытащил бутылку ирландского виски — он ничтоже сумняшеся нагрузил бедолагу, как вьючного осла, — и плеснул добрых поллитра в свой термос с кофе.