Инка

У стены напыщенно, с гордостью бедной провинциалки притаилась железная кровать, устланная кружевным белоснежным покрывалом. У окна, в углу затаилась тумбочка с телевизором, что бережно укрыт вязаной салфеткой. Пыль оседала на два ковра и почерневший комод. Все это стерегла из своего угла икона – хранитель домашнего очага, которую хорошо видно с лестничной клетки, если дверь отворить пошире. Никакая мелочь не выбивалась из стройного хора вещей, ни одной безделушке из товаров последнего времени не удалось просочиться сюда: ни пестрый календарь, ни пластмассовый столик, ни синтетический плед не заполз хитростью под видом подарка или необдуманной покупки. Ничто не нарушало покоя времени, его счастливого погребения в чистенькой гробнице-хранительнице с голубыми, чуть выцветшими обоями. Это была редкая гробница, где бедность создала все условия, чтобы прошлое, укутанное в кружева, счастливо дремало под медленный полет пылинок. И прошлое спокойно посапывало, вдыхая крахмал старых, застиранных штор, под жужжание древнего телевизора «Темп» со сломанной антенной. Комнатка-музей позволяла окунуться в быт, приметы которого, сваленные как попало на корабли, давно унеслись к землям забвения. Инка наслаждалась покоем усталой, замусоленной мебели, которая напряглась в ожидании неизбежного: у Инквизиции нет детей, когда-нибудь жилище перейдет во владение к чужому человеку. Очень вероятно, что новый властелин этих тридцати с хвостиком квадратных метров будет принадлежать к иному этносу и культуре, цель которой – побороть прошлое, забыть, приврать и прифантазировать. Внедрится новый властелин в гробницу, обдерет лентами старенькие обои – они уже сейчас кое-где пузырятся, потом накатает холодные воды эмульсионки на стены, вишневой или бежевой, смотря, какая будет моднее. Довольный, оботрет пот со лба, оглядит владения и начнет пичкать комнатку безделушками: подсвечниками, каменными пепельницами, низкими стеклянными столиками, стойками, фонтанчиками А прошлое, так бережно сохраняемое в квартирке-гробнице, как пугливая дичь, улетит без оглядки в старинные земли забвения. Там на дорожках идолы гипсовых горнистов и крепкие девушки-волейболистки из бронзы. Там были свои вожди и прорицатели, они старались накликать светлое будущее и выискивали его за каждым холмом, что преспокойно заслонял небо. Возможно, светлое будущее шло с ними параллельным курсом, так и не удосужившись пересечься. Со временем жрецы раскусили одну тайну светлого будущего – оно, как линия горизонта, всегда удаляется на почтительное расстояние от искателей и путешественников. От такого открытия не грех повесить головы, не грех и повеситься. О, старинные земли забвения! Там радиоактивные ученые соревнуются в любви к людям. Там избушки-уборные – бесплатно. Там громадные золотые самородки щедро приносят в дар многочисленным НИИ, а целые площади народу приносят в жертву просто так. Там цепи пищевые похожи на тюремные кандалы. Там божки в кепках или с бородами – по три на каждом перекрестье улиц. И ты там был, не отнекивайся. И тебя когда-то заметили там, но не волнуйся, они не скажут, они сами стесняются, что прибыли оттуда, они прикидываются, как будто ведут свое происхождение из далеких земель и древних времен.

Инку услаждал сон времени, но, выстукивая по полу тяжелые частые шажки, Инквизиция явилась с балкона, сжимая толстую пачку сахара под мышкой.

 – Бери, деньги не забудь отдать. Сахар-рафинад. Кило.

Пачка была из старых запасов, которые уже давно пора истребить в чай, позванивая ложечкой в колокольчик чашки. Инка понюхала жесткую обертку, бумага старинная, выцвела, пачка эта затерялась на балконе и спокойно пролежала там со времен ушедшей цивилизации. Инка медленно насытила комнату долгим вздохом. Надо было предвидеть, что быт Инквизиции стукнет по молчащим доселе барабанам души. Инка уже взялась за дверную ручку, но рискнула выйти из игры, смело предложив соседке:

 – А может быть, чаю? У меня тут с собой пирожные: корзиночки с желе и вафли.

Чайник огласил квартиру криком бойцового петуха, предлагая всем живым пробудиться. Кухню иконы не стерегли. Здесь царил свежий, сельский запах сена. Под потолком висели связки сухого укропа, зверобоя, плетеные венки из крупного чеснока. Соседка, горделиво подбоченившись, с удовольствием наблюдала, как Инка вдыхает аромат трав и кореньев:

 – Собраны вот этими руками, – красные, пухлые руки соседки кружатся перед Инкиным лицом, – в деревне, ты глянь, как пахнет.

Интерьер оттеняло пятно на потолке, своими желто-ржавыми очертаниями напоминавшее карту мира в миниатюре: вон и Атлантический океан, и Скандинавия-рысь, и самая темная, много раз увлажняемая потопами клякса Центральной Америки. Инквизиция обжигалась чаем и скорей поглощала корзиночку целиком, словно за дверью кухни нависал великан – пожиратель пирожных, готовый тут же все угощение отнять. Перетирая пирожные железными зубами, она мычала: