Читаем Инкарнация полностью

«В любом случае добытая информация в этом помещении в большей степени бесполезна, так что гордиться вам пока нечем.»

— От тебя ничего не скрыть. Вижу ты уже прошелся по всем нашим головастым ребятам? Есть что мне следовало бы знать?

«Ну, если бы у меня был свободный доступ тебе в голову, то я может и сказал что интересного, а так только гадать можно.»

— Мне любые сведения подойдут. Даже несусветная ерунда. Вдруг кто стесняется предложить дерзкую, но в теории успешную идею?

«А, ну с этим просто. Скормить производителю того, кто завалил последнего из его шестерок. Так он сможет производить новых подчиненных.»

– Это кто это так думает? — насторожился Герц.

«Вон тот старик, что с неухоженной бородой. Который полноватый немного.»

— Профессор Алексей Федорович. Да, он уже предлагал такое. Все ради науки, новых знаний. Представляете, даже после прямого отказа приходил к моему брату с несколькими придуманными им схемами как можно подставить того стрелка и довести дело до казни. Я даже сам поверил, что это прокатит, а народ примет.

— Было бы желание, а способ найдётся. — профессор мне уже не понравился, хоть я его и понимаю – такая добыча, а выжать все возможное из нее мораль не позволяет. Ох уж эти табу, вечно стоят на пути прогресса!

– Точно, – согласился со мной Герц. - Что-нибудь еще интересного есть? – он снова посмотрел на подгалянца.

«Четверо из здесь присутствующих считают, что нужно как-то донести информацию об этом месте народу. Однако они опасаются, что потеряют столь хорошо оплачиваемое кресло и загремят в казематы.»

– Ага, ясно. Укажешь кто?

«Да, лови образы.»

– Так. – Герц завис на пару секунд, а затем осмотрелся в поисках тех, на кого показал Смайл. – Спасибо, проведем с ними разъяснительную беседу. Заодно расскажем, как тут обстоят дела с безопасностью. Зря они нервничают. Что-то ещё?

«Один из помощников профессора Толмачева, Игорь его зовут, заразился какой-то дрянью. Новый штамм. Мне разглядеть сложно, но Дир сказал, что в животе, в районе пупка у него разрастается опухоль. Подобного ни у кого из здесь присутствующих нет.»

– А сам Толмачев в курсе?

«Нет, хотя парень говорил, что ему нездоровится. Я проверил по памяти корги, увидел, так сказать, эту самую опухоль и почти уверен, жить ему осталось недолго.»

– А это не может ли быть процессом превращения в мутанта? Ну, в химеру. Вдруг так это и происходит? – предположила Халита.

– Мы проверим. – заверил Герц. – Парня изолируем, возможно спасём. Он бывший фельдшер, хотя до практики дело даже не дошло. Лишь отучился и пришел песец, однако все равно, в это время любые медики полезны.

«Ясно. Ну, тогда здесь все. Ещё что-то хотите нам показать?»

– А сами вы что хотите глянуть? Уверен, уже успели рассмотреть весь наш подземный комплекс. – расплылся в улыбке Герц.

– Думаю, что да, – начал я. – Разве что не могу взять в толк, откуда столько доверия? Вы же нас совсем не знаете. – этот вопрос меня крайне беспокоил. Герц знал, что стоит нам опуститься на один уровень вниз, как сканеру пемброка будет доступен весь комплекс, а Смайл сможет достать эту информацию из головы Дира и перетранслировать ее мне и Халите. Что он, кстати, и сделал. Я теперь знаю обо всем, что находится вокруг, будто уже был в этом комплексе много раз. Подгалянец не стал мелочиться, добавив к образам и пакеты данных из памяти других людей. Наша четверка уже слишком много секретов знает.

– Как я и говорил, нам очень пригодились бы ваши способности. Не буду врать, в основном это касается Смайла. Телепатия, чтение мыслей – именно то, что сильно упростит наши исследования.

– Тогда почему твой брат не предоставил нам хорошие, а главное, халявные условия пребывания у вас? То есть, просто не купил?

Перейти на страницу:

Все книги серии Анархия упадка

Похожие книги

Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее