Инкарцерон

– Ты вытащил меня оттуда. Никто другой не сделал бы этого. Если ты меня бросишь, я поползу следом. Как собака. – Она шагнула вперёд. – Я хочу совершить Побег. Хочу оказаться Снаружи, если оно существует. Рабы болтали, что ты в своих снах видишь звёзды, что с тобой говорит Сапфик. Что Инкарцерон покажет тебе выход, потому что ты его сын.

Он в смятении уставился на неё. Гильдас покачал головой и встретился глазами с Финном.

– Тебе решать, – пробурчал старик.

Финн понятия не имел, что ему делать. Прочистив горло, он спросил:

– Как тебя зовут?

– Аттия.

– Послушай, Аттия, мне не нужны слуги. Но… можешь пойти с нами.

– У неё нет еды. Значит, нам придётся её кормить, – сказал Кейро.

– У тебя тоже нет еды. – Финн пнул сумку с одеждой. – Да и у меня.

– Тогда добычей с ней будешь делиться ты, а не я, братец.

Гильдас облокотился о ствол дерева и сказал:

– Надо поспать. Обсудим всё, когда включат свет. Но кто-то должен охранять, так что ты первая, девочка.

Она кивнула и скользнула в темноту, а Финн неловко свернулся на одеялах.

Кейро широко, по-кошачьи зевнул.

– Вот возьмёт и перережет нам глотки во сне, – проворчал он.

***

– Я сказала, доброй ночи, Элис, – подчеркнула Клодия, глядя в зеркало своего туалетного столика на няньку, сердито хлопотавшую над расстеленным на полу шёлковым нарядом.

– Ты только посмотри, Клодия, всё в грязи.

– Ну так засунь его в стиральную машину. Я же знаю, у вас где-то есть. – Элис бросила на неё сердитый взгляд. Они обе понимали, как изнурительна архаичная возня со стиркой: все эти отбивания, оттирания и крахмаление. Так что слуги уже давно тайком пренебрегали Протоколом. «Наверное, при дворе происходит то же самое», – подумала Клодия.

Как только за нянькой закрылась дверь, Клодия вскочила, заперлась, повернув тяжёлый кованый ключ, и включила все системы безопасности. Потом прислонилась спиной к двери и задумалась.

Джаред не пришёл на ужин. Это ничего не значило – может, он решил притворяться больным и дальше, или не хотел встречаться с графом, которого терпеть не мог за его глупость. Некоторое время она размышляла, действительно ли ему стало плохо в лабиринте, и не стоит ли позвонить ему. Но учитель просил её использовать мини-ком  только в экстренных случаях, особенно когда Смотритель в доме.

Она затянула пояс пеньюара, вспрыгнула на кровать и обследовала раму полога.

Здесь нет.

Сейчас в доме было тихо. Весь ужин – четырнадцать перемен блюд: угри, зяблики, каплуны, лебедь, сласти – Каспар болтал, как одержимый, и неумеренно пил. Он громогласно и сварливо разглагольствовал о турнирах и своей новой лошади, о замке, который строился на побережье, об азартных играх и растранжиренных деньгах. Его новым увлечением была охота на кабанов. Так он называл эту нехитрую процедуру – слуги связывают раненого зверя, а принц его добивает. Он описал своё копьё, все совершённые им убийства и украсившие коридоры Дворца клыкастые головы. И чем больше он пил и подкреплялся, тем хвастливее и бессвязнее становилась его речь.

Она слушала его болтовню с приклеенной улыбкой и поддразнивала жениха странными колючими вопросами, которые тот вряд ли понимал. И всё это время сидящий напротив отец поигрывал бокалом, вращая его на белой салфетке, и внимательно следил за ней. Сейчас, спрыгивая с кровати, копаясь в туалетном столике и шкафах, она вспоминала этот холодный оценивающий взгляд: как она справляется с идиотом, за которого вынуждена будет выйти замуж.

Нет ни в одном из шкафов.

Внезапно похолодев, она подошла к окну, широко распахнула створки и свернулась на подушках подоконного дивана воплощённым несчастьем. Если он её любит, почему так с ней поступает? Неужели он не видит, как ей плохо?

В тёплом ночном воздухе стоял запах левкоев и жимолости, к которому примешивалась нотка мускусных роз, окружавших ров. Где-то далеко колокола церкви Хорнсли пробили двенадцать. Клодия наблюдала за ночной бабочкой, слепо порхавшей над пламенем свечей. На потолке плясала огромная тень.

Кажется, в улыбке отца появилось нечто новое. Не обострилась ли опасность после того бездумного, нечаянно вырвавшегося вопроса?

Её мать умерла. Так сказала Элис, но нянька тогда здесь не работала, как и остальные слуги, не считая Медликоута, с которым Клодия практически не разговаривала. А, возможно, следовало бы поговорить. Потому что вопрос, будто острый нож, пронзил прочную броню из мрачных улыбок и протокольного этикета, которой прикрывался отец. Клодии, наконец, удалось нанести ощутимый удар.

Она улыбнулась, чувствуя, как горит лицо.

Возможно, в смерти её матери таится какая-то загадка. Болезни были делом обычным, но богатые могли раздобыть запрещённые лекарства.  Медикаменты считались слишком современными для Эры. Смотритель строг, но если он любил свою жену, то должен был сделать для неё всё, что в его силах, даже если бы пришлось нарушить закон. Может, он пожертвовал женой ради Протокола? Или произошло что-то похуже?

Ночная бабочка шныряла по потолку. Клодия высунулась в окно и залюбовалась небом.